Так настроение поднимают эти два красавчика!))))

01.01.2012 в 14:14

Пишет  Yulisan:

Everybody (J2)
От Loki

@темы: Джеи

---

Вы видели!?

Продолжение к "Не за что ухватиться". История Кирилла.Ура. Почитаем.

31.12.2011 в 17:21

Пишет  Neversummer88:

итоги 2011
2011

итого:

Retour à la maison - slashyaoi.borda.ru/?1-10-0-00001722-000-0-0-132...
Автор: Neversummer
Название: Retour à la maison
Бета: Pages (почти Word)
Дисклеймер: все права мои
Рейтинг: от R до NC-17
Пейринг: Слава/Денис
Жанр: ангст, повседневность
Размещение: ссылочку киньте
Статус: закончен
Размер: Миди (7 глав)
Саммари: случай заставляет вернуться в родной город, но готов ли ты столкнуться с прошлым спустя 10 лет?
Предупреждения: нецензурная лексика


Не за что ухватиться - slashyaoi.borda.ru/?1-10-0-00002010-000-0-0-132...
Автор: Neversummer
Название: Не за что ухватиться
Бета: Pages (почти Word)
Дисклеймер: все права мои
Рейтинг: от R до NC-17
Пейринг: Илья/Кирилл, Кирилл/Илья, Илья/Лелик, Никита
Жанр: ангст, повседневность, драма, реал, юст
Размещение: ссылочку киньте
Статус: закончен
Размер: Большое миди
Саммари: В жизни телевизионщика Ильи есть четыре константы: работа, Кирилл, друзья и «очередные» - любовники. Всех все устраивает. Пока не появляется совершенно неожиданный фактор.
Предупреждения: нецензурная лексика, принуждение

Брюссельское кружево (продолжение к "Не за что ухватиться") - slashyaoi.borda.ru/?1-10-0-00002056-000-0-0-132...
Автор: Neversummer
Название: Брюссельское кружево
Бета: Pages (почти Word)
Дисклеймер: все права мои
Рейтинг: R
Пейринг: Гайтан/Найтли
Жанр: ангст, повседневность, драма
Размещение: ссылочку киньте
Статус: закончен
Размер: мини
Саммари: Гай помнит - он выводит латинскими буквами свое имя - Кирилл - на желтой салфетке - выделяет ударение - подчеркивает второе «и» два раза. Гай снова пытается повторить - он француз и его грассирующее «р» забавляет этого русского. Он предлагает сокращенный вариант - Кира. Гайтан тут же обзывает его Найтли.
Предупреждения: нецензурная лексика


от себя: автор начинающий, ни на что не претендующий. оно просто пишется и пишется вот так. не умеющий и не желающий специально давить на эмоции. понимающий всю несовершенность своего слога, знающий, что стремиться всегда нужно и есть куда. признательный всем тем, кто читает и находит эти рассказы хотя бы отчасти интересными. удивленный, что такие люди на самом деле есть.


из приятного/важного: на правом запястье браслет от самого любимого автора. с нее для меня начался Slash World, да и изящно-сложный до мурашек слэш в принципе. невероятная она. неимоверно пиздатая. впрочем, только так и могло быть.

---

Чудное новогоднее поздравление!))))

31.12.2011 в 01:55

Пишет  Dana aka Jules:

Веди, тебе можно
Можно сказать коротко - при прочтении мозг стекает в трусы), но я добавлю - обожаю такие истории, настоящие, объемные, искрящиеся и обалденно хорошие!
Название: Веди, тебе можно
Автор: Вонг
Бета: Addie Dee
Пейринг: Дж2
Рейтинг: NC-17
Размер: миди, ~15000 слов
Жанр: АУ, романс
Дисклеймер: ложь и неправда
Предупреждение: имела место попытка написать кокслат!Дженсена
Предупреждение 2: в этом фике, как в индийском кино, все танцуют
Саммари: история о том, как у людей все было хорошо, а стало еще лучше
читать

@темы: Порно, Джеи

---

С наступающим!)))

Вот и еще один год прошел... И снова канун самого красивого, вкусного, доброго и многообещающего праздника!

С наступающим, девочки!
Пусть Новый год оправдает все ваши надежды,
исполнит все ваши мечты.
Пусть в ваших домах будет тепло и уютно,
и вас окружает только любовь и понимание.
Желаю вам, чтобы у вас никогда не пропадало ЖЕЛАНИЕ.
Неважно чего. ВСЕГО. Всего на свете.
И чтобы желания ваши исполнялись!
С Новым годом!

---

Здорово!

Любите ли вы фэнтези? Я не очень и тем не менее... Очень стоящая вещь. Написана замечательно. Рекомендую.

28.12.2011 в 01:29

Пишет  kittymara:

RPS: Дония
"Паук"
Фэндом: Supernatural
Жанр: фэнтези
Рейтинг: NC-17
Размер: миди
Аннотация: Идти на Паука с самого начала было большой ошибкой...
Предупреждения: нон-кон, крэк, MPREG
Читать Закончен

"Паутина"
Фэндом: Supernatural
Жанр: фэнтези
Рейтинг: NC-17
Размер: макси
Аннотация: Неловкость, боль и ночные кошмары оставила после себя первая встреча. Джареду предлагали всё забыть, но он отказался и вот уже почти два года упорно ищет своего мучителя, по крупинкам собирая информацию, находя и снова теряя след. Понимая, что месть не облегчит боли, он все же продолжает поиски. В чем хочет он убедиться, что пытается выстроить на пепелище когда-то нормальной жизни? На этот вопрос он сам не знает ответа.
Предупреждения: пост-мпрег, болезнь/последствия травмы без внешних уродств, Сиквел к фику "Паук"
Читать Закончен

@темы: Понравилось!, Джеи

---

Рекомендую))

28.12.2011 в 01:05

Пишет  kittymara:

Ориджиналы: Дэвид Висман
"Ты такой же, как я"
Жанр: драма
Рейтинг: NC-17
Размер: макси
Аннотация: Жизнь скрытого гея проходит в постоянном напряжении.Не выдать себя, не дать обнаружить. Это так сложно, это так тяжело.
Ты проживаешь, как будто не свою жизнь, ты ей не хозяин. И вся твоя маска начинает расползаться, когда ты встречаешь ЕГО
Предупреждения: нецензурная лексика
Читать Закончен

@темы: Ориджи

---

БДСМ.

"Schwarz, rot, golden". Читала несколько дней - очень тяжелая и для чтения, и для восприятия вещь. Но завораживает. Остановиться невозможно. Откладывала, а потом продолжала читать. Я даже не могу сказать - понравилось или нет. Просто - какое-то потрясение. Не выходит из головы.

slashfiction.ru/story.php?story=1139&page=1

@темы: Ориджи

---

Любимое)))

"Мужчина и женщина" - очень люблю этот фильм! И музыку...

@темы: Кино, Музыка

---

Без слов))))

24.12.2011 в 23:05

Пишет  juillet:

Рейтинг. Разный. Много.

Ррромантишно

Почти скромненько

Любителям поп посвящается!

Парочка из БДСМ

@темы: Порно, Картинки

---

Стинг.

Я не очень жалую Стинга, но эта песня... Могу слушать ее часами. Люблю.

@темы: Я люблю тебя жизнь!, Музыка, Настроение

---

Полезное.

Ночью набрела на дневник, с обзорами ориджиналов. Кому интересно, вот ссылочка.
www.diary.ru/~originalobzor/

@темы: Ориджи, Списки

---

Прочитала первую часть...

и мне уже очень нравится.
"Лишь после падения мы воскресаем". Перевод. Джеи.Макси. Закончен. Рекомендую.
www.diary.ru/~hopkins3/p167312798.htm

Начала читать вторую - нравится уже меньше. Какая-то разорванность...Нет плавности повествования. Многое надо додумывать.

@темы: Джеи

---

Порно!

Винцест не читаю никогда. Но этот решила прочитать - слишком уж хорошие рекомендации. И не пожалела. Очень горячо. Порно высокого класса. Наслаждайтесь!

12.12.2011 в 18:48

Пишет  marina_ri:

"Титров не будет". Винцест, NC-17, PWP, мини
Апдейт.
Закончено!

Название: Титров не будет
Бета:  feel_right
Пейринг: Сэм/Дин
Жанр: PWP
Размер: мини
Рейтинг: NC-17.
Статус: закончен.
Таймлайн: 7 сезон
Примечание: пара описаний поперты у Уэлша.

«Сползающий». Именно так называет про себя Дин этот шизоидный взгляд брата, когда того снова одолевает призрачный Сатана.

Сползающий взгляд – в сторону от лица Дина, будто против воли, куда-то за плечо. Или, бывает, Сэм просто вздрагивает и резко оборачивается, набирая воздуху, чтобы парировать галлюцинации. Да только при Дине он никогда не разговаривает вслух с Люцифером.

А вот когда остается один – да. Когда думает, что его никто не слышит – да. Когда уходит посреди расследования в перелесок между коттеджами гребаного спиритического Лили Дейла – о, да. Очень громко. Затравленно. Зло.

В такие моменты Дин ждет возвращения Сэма, чтобы отдать тихий приказ. И Сэм подчиняется, даже если не хочет, если обижен, если измотан, если совсем на грани. Все происходит быстро и рвано – на заправке в туалете, на заднем сиденье Доджа, под опорой моста через узкий пролив. Дин наматывает на кулак особенно длинные пряди на затылке Сэма, вытирает его лбом подвернувшуюся стену, выкручивает руки.

Иногда – очень редко – у них получается медленно. Как, например, на окраине промокшей насквозь Монтаны, в подвале гниющей хижины покойного Руфуса. Или в задней комнате официального параноика Френка Деверо, и посрать на скрытые камеры. Тогда Дин даже может использовать свою слюну для смазки, но он не собирается… он не должен снижать уровень боли.

Похоже, так часто они не трахались, даже когда ночевали каждую ночь в теплых мотелях. О теплых мотелях Дин вспоминает с тоской и ностальгией, а Сэм бессердечно над ним стебется. До очередного явления своего темного попутчика.

Пока Сэм не мутировал в Декстера Моргана, Дин не против потерпеть третьего в их постели. Впрочем, «постель» – слишком оптимистичный термин в их ситуации.

С чем Дин абсолютно не готов смириться, так это с собственной навязчивой тягой.
Сэм с пугающей страстью борется за чистоплотность и здоровье своего тела, бьется за добропорядочность и свободу собственных мыслей. И Дину все сложнее подавлять растущее из нутра грязное похотливое желание.

Развернуться к Сэму спиной. Потерять над собой власть – совсем. Вспомнить, как Сэм может. Каким он был.

Распирающим внутри.

Огромным.

Опасным.

Вкрадчивым садистом, медленным до безжалостности. Или быстрым, как, блядь, отбойный молоток. Как машина. Как японский боевой барабан, от которых он фанател лет в пятнадцать, заставляя Дина раз за разом слушать в дороге запись, купленную в эзотерической лавке, чью владелицу, африканскую ведьму-сукуядио, на Охоте сжег отец.

Бобби направляет их в «Штат садов» – по слухам, там орудует «настоящий Дьявол из Нью-Джерси». Дин фыркает, складывая вчетверо газету. У него есть брат, который обладает всеобъемлющим – без преувеличения – знанием о «настоящем Дьяволе».

– Ты куда это собрался? – Сэм недоуменно крутит башкой, сверяется с картой, пытаясь найти улицу, на которую свернул Дин.
– Пора заняться поиском альтернативного варианта. Я остоебенился спать в этой вонючей тачке.
– И что ты предлагаешь?
– Раз нам нельзя в мотель, купим билет в киношку на ночной сеанс. Плюшевые кресла, чувак!
– Дин, в ночных кинотеатрах до пяти утра крутят порнуху. Там будут все торчки, бродяги, извращенцы и психопаты этого города. Уверен, что хорошо отдохнешь в подобных условиях?
– Порнуху, говоришь? – Дин сально ухмыляется и выворачивает руль, паркуясь у кинотеатра.


***
Дину двадцать шесть, и лежа под братом в его университетской комнате, автоматически блокируя его отработанную хватку, сияя своей фирменной улыбкой, на которую он мог тогда зацепить любую шикарную цыпочку в любом дешевом баре, он с глумливым мазохизмом смакует случайную мысль: «Блядь, я так рад его видеть, что готов подставить свою жопу, лишь бы он поехал со мной».


Дину двадцать семь, и Сэм впервые нагибает его. Все происходит в поношенных декорациях старинного семейного отеля, набитого страшными куклами, игрушками из позапрошлого века, фамильными картинами и призраками-убийцами. Сэму очень мешает сломанная рука и похмелье, а Дин ни в какую не может кончить.

Матрас неприятно пружинит, и от застиранных наволочек пахнет пылью, и стыдно, и хочется, чтобы все закончилось, но Сэм – упертый гавнюк.

– Расслабься, – шепчет он, и царапает спину Дина краем гипса, когда гладит осторожными пальцами его потный затылок.
– Не могу. Мне не… заканчивай, Сэм.
– Так не пойдет, – бурчит Сэм упрямо. – Это же здорово. Это так хорошо.

Дину не хорошо. Внутри жжет, будто Сэм смазал болт не лубрикантом, а скипидаром. Перед глазами расплывается дурацкий узор из синих цветочков на выгоревшей простыне. Несмотря на дискомфорт, у Дина все равно стоит, и член какой-то… неуклюжий, тяжелый. Мешает. Скорее бы Сэм уже…

– Я не позволю тебе все испортить, Дин. Нет, слышишь? Я слишком давно хотел, а ты не давал, и я… Господи, как тесно…

Лучше бы Дин и дальше. Не давал. Ну что он там возится?! Каждое движение внутрь причиняет тупую, противную, стыдную боль.

– Ты всегда растягивал меня. Пальцами. Почему мне не разрешил? Ди-и-ин…

Заткнется он или нет?! Что за дурацкая привычка трепаться во время ебли…
Дин вытирает потный лоб о подушку и усмехается про себя. До сегодняшнего дня у него на щелчок срывало башню, когда Сэма пробивало на болтовню в койке.
Сэм останавливается, цепенеет. Дин оборачивается через плечо.

– Ну че ты?
– Я все делаю не так, да? Тебе не нравится.

И умоляющий светлый взгляд, и глупый излом бровей, и обиженно поджатые губы.

– Нормально, Сэмми. Дай перевернусь. Ну?

Лицом к лицу, как ни странно, легче. Или просто зад растянут. Или все из-за физиономии Сэма.

Бабская неловкая поза позволяет до мелочей считывать брата. Дин видит, как он скалит зубы, толкаясь вниз и вперед, как смешно морщит нос, когда Дин шире разводит колени, как беззвучно ахает, когда Дин забрасывает ногу ему на плечо.

Видит, какими яркими становятся его щеки и рот.

Дин давит Сэму на загривок, заставляя наклониться, жестко целуя, чтобы самому кусать и облизывать покрасневшие нежные губы… и все меняется, закручивается, предвкушение разливается в низу живота, и немеют пальцы на ногах.

Дин раскрыт до боли, и это… сладко. Да… напряженно-сладко, и он из последних сил сдавливает в горле утробный, какой-то скрипучий, некрасивый стон, и все же не удерживается и скулит Сэму в рот, куда-то под горячий язык.

Его сводит пьяным желанием от таких знакомых, простых, возвратно-поступательных движений, от «внутрь-наружу», от Сэмовых вскриков, от этой своей непривычной раскоряченности, и когда терпеть дальше становится невыносимым, он обхватывает ладонью член, спуская через три-четыре движения кулака.

Сэм замирает, жадно глядя на брызги спермы. Одна капля выстреливает аж до подбородка Дина, и Сэм слизывает ее медленно и влажно. А потом дергается назад, стаскивает резинку и дрочит себе, не отрывая от обветренных губ Дина распахнутых глаз.
Их сперма смешивается у Дина на животе, но ему похуй. Он уже ждет следующего раза, когда можно будет наградить младшего.

Дину двадцать восемь, и он позволяет Сэму всегда, когда тот хочет. Он позволяет себе.
Чем ближе срок, тем чаще Сэм отводит руки Дина от своей задницы и подминает его под себя. Всегда так, чтобы видеть лицо. Так, чтобы взять по максимуму.

В последнюю ночь перед адом они в полную силу дерутся за право быть сверху. Дин побеждает, и жалеет об этом до самого конца, до того момента, пока зубы адского кредитора не разрывают его яремную вену.

Потому что, блядь, их секс никогда не бывает просто сексом. Начнем со смертных грехов, пожалуй.


Дину двадцать девять плюс сорок лет. Они не касаются друг друга целый ебаный год.
Согласитесь, в таком почтенном возрасте уже не до потрахушек, верно?

Господи.

Дин чует вранье Сэма за милю. Слышит его в очередном длинном гудке.

И как последний жалкий обдолбыш ждет, ждет каждую ночь. Брат вскроет правду, сам. Устроится в ногах, как в детстве. Перестанет дурить.

И можно будет рассказать ему, насколько незначителен их маленький инцестуальный грешок против нескольких томов с деяниями Дина Винчестера, солидно покоящихся где-то на полке в адском кабинете главного палача Преисподней.

А если по-честному… Дин готов дать на отсечение правую руку, лишь бы Сэм никогда не узнал настоящей правды о своем героическом старшем брате.


Дину тридцать, и Дину тридцать пять. Белый кожаный ботинок смотрится дорого и претенциозно, когда давит на шею. Перепихон – последний пункт в списке того, о чем с ледяной заторможенностью думает Дин Винчестер, наблюдая собственную смерть от руки… от ноги младшего брата.

Но вернувшись из будущего (фраза звучала бы круче, не отражай она реального положения дел), Дин не в кассу понимает: его маленький грязный секретик не имеет отношения ни к членам, ни к мужикам, ни ко всей этой педрильной хренотне. В смысле… Что Дин пытается сказать себе самому…

Он хочет Сэма, а вовсе не его тело. Не его член.

– Прости меня, старик. Я был не прав. Возвращайся.
– Почему ты передумал, Дин?
– Мы пропадем друг без друга.
– Я тебя не подведу.

Дин знает.

Он, как умеет, показывает это Сэму, насаживаясь сверху и позволяя страху перед ним, перед будущим, перед Дьяволом трансформироваться в огненную пульсацию. Возможно, из-за лицезрения собственной бесславной смерти Дин впервые отпускает на волю лихорадочное, навязчивое желание быть выебаным Сэмом. Абсолютно блядское желание, с которым Дин так и не смог смириться.

Он просит и говорит, и гладит шершавую щеку Сэма костяшками пальцев, и Сэм никогда еще не был таким отзывчивым. Он всю ночь не выпускает Дина из крепкой хватки, слабо напоминающей объятье. Как будто своими глазами видел падшего, чтоб ему, ангела в его парадно-выходном костюме.


Дину тридцать один, затем тридцать два, и Лиза – лучшая женщина на всем мудацком свете, спасенном Сэмом Винчестером.

Если бы она пореже спрашивала, все ли в порядке, Дин, вероятно, ощутил бы и вовсе сверхъестественную благодарность.

Впервые они занимаются любовью спустя два месяца с того момента, как Лиза открыла ему дверь своего дома. Все проходит хорошо, и Лиза улыбается во сне. Она неправдоподобно красива, она даже лучше, чем глянцевая фотомодель, которую слепил для Дина джинн, пока с удовольствием им питался.

Наколдованный призрачный мир не был лишен очарования.

Для начала – они с Сэмом были там живы.

Лиза просит Дина отвезти Бена к врачу, и, слушая заученный, безразличный рассказ пожилого педиатра о том, что такое межреберная невралгия, Дин сам ставит себе диагноз.

Невралгия, точно. Онемение в грудной клетке, непрерывная сосущая пустота в области сердца. Иногда там колет и екает. Ничего такого. Встречается у каждого второго.

У Лизы волшебные руки. И любопытный язык. Когда она проводит самым кончиком языка между ягодиц Дина, того подбрасывает на кровати от неожиданности и терпкого удовольствия. Лиза улыбается лукаво и облизывает палец.

Дин хочет сказать – нет. Он даже говорит, но все протесты пережимает в горле, когда тонкий влажный палец растягивает его непривычно плавно.

– Ох, милый… – восхищенно тянет Лиза, и ее глаза азартно блестят. Дин чувствует, как начинают пылать уши. Но тут Лиза обнимает ртом его член, продолжая мягко двигать рукой, и Дина выламывает на постели.

Он не палится подступившим к горлу хрипом «Сэм!» только потому, что приучен вести себя в кровати тихо: Бен может услышать.

Отныне – когда Дин долго не может кончить, когда Лиза хочет порулить или ей утром рано вставать, или у нее нет сил на долгие игры – она трахает его пальцами, и все мгновенно заканчивается.

Дину тридцать три, и он в шаге от того, чтобы сдаться.

Подбираясь вплотную к возрасту Христа, Дин может похвастаться неплохой коллекцией. Его брат был студентом, провидцем, избранным, воскресшим, одержимым, наркоманом, экзорцистом, Дьяволом, бездушным, сумасшедшим…

И каждого нового Сэма Дин хотел в себя до ебаных звездочек перед глазами. Сбой в программе, херовый такой баг. «Прошивку надо поменять, дебилы», – сказал бы Эш.

Сэм слегка раздраженно произносит прямо в ухо, перекрывая фальшивые стоны, льющиеся с экрана ночного кинотеатра:

– Не очень светлая мысль.
– Конкретнее, – просит Дин, прекрасно понимая, что услышит.
– Прийти сюда было хреновой идеей, Дин, – терпеливо поясняет Сэм.
– Согласен. Сюжетец так себе. И актеры на озвучке совсем не стараются. Но кресла удобные!

Дин забрасывает ноги на кресло рядом ниже и откидывается на спинку. Местечко и вправду блядское. Раздающиеся со всех сторон звуки однозначно свидетельствуют о том, что кое-кто в зале уже трахается вовсю. Впрочем, Дина не цепляет происходящее на экране. Там какую-то клюшку в баварском народном костюме сношают разнообразными способами все обитатели фермы.

Дин устраивается поудобнее и закрывает глаза.

Спина гудит, мышцы расслабляются с трудом, к тому же ужасно хочется жрать. Но Дин все равно проваливается в мутную сонливую топь. Сквозь тревожный сон он слышит, как Сэм пытается устроить свои длинные ноги вдоль ряда.

Просыпается Дин от того, что голова Сэма падает на его плечо. Сэм спит, приоткрыв рот, и засаленные, давно не мытые волосы закрывают его лицо. Дин осторожно лезет в карман куртки за телефоном. Четыре утра, скоро сеанс закончится, и их вышвырнут из кинотеатра.

Стоны вокруг поутихли, только где-то на первых рядах раздается скрип подлокотника и мужское животное порыкивание.

Дин трет кулаком веко и переводит взгляд на экран. И против воли облизывает губы.

Там какой-то черный перекаченный чувак трахает в зад худенькую рыжую горничную метелкой для смахивания пыли. Толстой розовой ручкой.

Горничная лихо подмахивает, накручивается покрасневшим анусом на ручку и трет лобок.
Дин слегка разводит колени, стараясь не потревожить Сэма.

Он весь поджимается, по мышцам ануса проходит спазмом приятная дрожь, и член набухает под грубой молнией джинсов.

Дин вжимается задницей в расшатанное кресло, пытаясь унять несвоевременный свербеж внутри. Становится только хуже. Дин сжимает-разжимает ягодицы и очень медленно ведет ладонь по бедру к паху. Стоит по полной программе, и Дин морщится, пытаясь бесшумно расстегнуть молнию.

Мужик долбит задницу рыжей с такой силой, будто хочет, чтобы чертова пуховка вошла в нее целиком. Края заднего прохода натягиваются на ручку, выворачиваются и блестят от смазки.

Ч-ч-ч-ч-черт…

Дин зажмуривается и мысленно уговаривает кресло не шататься. Он орудует рукой в штанах, поглаживает себя, сжимает торопливо и ускоряется, следуя за ритмом, который задает ебарь на экране. Дин рад бы не смотреть, но луч света из киноаппаратной проходит прямо над головой и картинка видна даже сквозь прикрытые веки. Розовый дилдо, таранящий белую задницу. И огромный член покачивается рядом, обещает продолжение.

Когда пах накрывает чужая горячая ладонь, у Дина от неожиданности перехватывает дыхание.

Он резко поворачивается к Сэму. Тот даже позы не поменял, только теперь его глаза открыты. Он продолжает прижиматься щекой к плечу Дина, и смотрит на него снизу вверх, тяжело дыша ртом.

– А этот фильм ничего, да? – шепчет Сэм, просовывая ладонь в трусы Дина. Он тянет гласные на южный манер, как всегда, когда возбужден.

Дин вытаскивает из штанов руку, не разрывая с Сэмом зрительного контакта. Сэм тут же пользуется свободой и обхватывает член Дина, оттягивая мизинцем край трусов. Дин смотрит вниз, туда, где в темноте Сэм дрочит ему по своим собственным правилам. Эти правила нравятся Дину намного больше.

– Поменяй… – Дин откашливается, прочищая горло. – Поменяй руку. Не дотянусь.

Сэм быстро выпрямляется в кресле, придвигается ближе и обхватывает ствол правой рукой. Черт, Дину придется работать левой. Когда Дин сминает ширинку Сэма, тот шипит тихонько сквозь зубы и впивается взглядом в экран.

Если приноровиться, выходит очень даже клево. Дин чувствует себя подростком, ему одновременно и смешно, и неловко. После всего, что они вытворяли, просто смотреть порно в уебищном кинотеатре и отдрачивать друг другу – пипец нелепо.

Но возбуждение именно такое и есть, резкое, как в пятнадцать. Когда стоит всем телом, до кончиков пальцев. Когда чужая рука на члене – самое желанное и возбуждающее, что можно вообразить в грязных душевых фантазиях.

Сэм самозабвенно толкается в руку, но сам держит ритм Дину идеально. Световые полосы раскрашивают его лицо, и Дин смотрит порнушку прямо на Сэме. Похоже, черный надумал-таки выебать жопу рыжей горничной.

Сэм отрывается от экрана, наклоняется вплотную и спрашивает, притягивая внимание Дина к своему рту:

– А ты за кого?
– А? – Дин не понимает.
– На чьем ты месте, Дин?

Качок пальцами проверяет, хорошо ли он растрахал под себя дырку.

– Заткнись, Сэм, – позорно стонет Дин.
– Ну чего ты? Скажи. Ты внизу?
– Н-нет…

От пустоты внутри натурально колотит. Дин без остановки сжимается-расслабляется в тщетном желании ощутить в заднице хоть что-то. Пальцы. Дилдо. Член Сэма.

– А я этот… черный парень. Сейчас засажу.
– Су-у-чка… – беспомощно тянет Дин. Кулак Сэма на члене движется жестче.

На экране черный болт с легкостью ввинчивается в задницу девицы, которая начинает крутиться на нем с громкими мелодичными стонами. Дин готов поклясться – актрисе на самом деле в кайф. Оу, в какой кайф…

Член Сэма скользкий, потный, его слова звенят в ушах, от них так и тянет рвануть с места и выбежать на улицу, словно от воя пожарной тревоги. И в то же время просто неймется забить на все, сесть на колени к Сэму и взять в себя его до самых яиц.

Дин свободной рукой стискивает подбородок Сэма, заставляя смотреть себе в лицо, сминает его щеки, искажая черты лица, и говорит прямо в наглый болтливый рот:

– Не дождешься, Сэмми.

Сэм пытается ухмыльнуться сквозь хватку и показывает глазами на экран.

Рыжая раскатала парня на паласе и скачет на нем, и от каждого движения ее бледная грудь с яркими сосками смешно подпрыгивает.

Дин расслабляет пальцы, и Сэм шепчет:

– А если так? Хочешь так? Я буду внизу. И в тебе. Дин.

И Дин кончает в руке Сэма, долго, долго, изливая струю за струей на бордовую плюшевую обивку кресла напротив. Сэм нагибается и начисто вылизывает член и пах, и помогает натянуть трусы.

Чтобы не видеть его глаз, Дин бурчит:

– Смотри на экран, стараются ж люди!

И наклоняется, облизнув губы для лучшего скольжения.

Блядь, им обоим не мешает помыться. Отмокнуть в горячей ванне, для разнообразия. Чтобы тугая белая пена и зеркало успело запотеть.

Вот к каким детским воспоминаниям может привести взаимная мастурбация. Белая пена. Ну не смешно ли?

Дин улыбается, пропуская Сэма поглубже в горло. Он бы рад не пустить, но Сэм давит на затылок и подкидывается весь, и у него дрожат бедра, когда напрягаются мышцы и он спускает Дину в рот.

Дин сплевывает между рядов и вытирает ладонью подбородок.

– Придурок… – обессилено шепчет Сэм, лениво застегивая ширинку. Он снова заваливается на плечо и быстро засыпает, свесив руку между раздвинутых колен Дина.

Дин закрывает глаза и старается представить их комнату в последнем мотеле. Нихуя не выходит, и он вырубается еще на час, пока в зале не включают тусклый оранжевый свет.


***
Желтые глаза мертвой лисы-кицунэ, бывшей подружки Сэма, следят за Дином, пока он вытирает о рукав нож.

«Он не простит», – говорит Эми Дину, и шорох металла по ткани в застывшей тишине, да дыхание Дина – вот и все звуки. Её лепет парадных банальностей – вкрадчивый, внутри головы.

Дин, тем не менее, отвечает ей вслух – невежливо игнорировать леди:

– Он поймет. Я объясню. Позже.

«Он скорее поверит Сатане-из-коробки, чем собственному брату».

– Что за нелепый образ, детка?

Дин засовывает нож за ремень. Кицунэ все так же мертва.

«…из его черепной коробки, Дин. Там много сюрпризов и тайных ящиков, точно под Сэмовой макушкой».

– У каждого свой чердак с привидениями.

«Когда-нибудь мой сын тебя прикончит. Мне жаль».

– А мне нет, – Дин выходит за дверь в соседнюю комнату, сглатывая кровь. Похоже, он прокусил щеку.

Он обязательно найдет выход из закольцованной анфилады одинаковых мотельных номеров, а пока Эми врывается в комнату и начинает судорожно собирать вещи. Дин медленно приближается к ней. У лис очень чуткий слух.

Чтобы выплыть из зацикленного, дурного сна, Дин, не раскрывая глаз, шарит на тумбочке. За ночь бутылка нагрелась и неприятно лежит в ладони.

Ресницы слиплись, глаза не продрать. Дин пьет из горлышка, успокаиваясь на глотательных движениях.

– Чувак. Семь утра. Семь.

Голос Сэма звучит как-то незнакомо. Не измученно, не обреченно, не зло. Сэм словно… приглашает Дина к интимному разговору. Типа: «Отсосать тебе, или справишься сам?»

Интрига.

Дин поворачивает шею, позвонки хрустят, болезненно блекло замыкая нервы. Лень объясняться, лень оправдываться, умываться тоже лень – но глупо не воспользоваться такой редкой возможностью.

Они остановились в крошечной комнатухе над баром. Обычно такие номера с одной кроватью сдают посетителям кабака под почасовую оплату. Дин даже не поинтересовался, что там Сэм наплел бармену, главное – их не опознали.

Дин вытирает маслянистые после теплого вискаря губы и плетется в туалет.

В комнате нет душа, только раковина с ржавыми разводами и раздолбанный толчок.
Дин раздевается догола и обтирается влажным полотенцем. Ничего лучше он придумать не может в таких условиях.

Когда он возвращается, на его половине кровати лежит небольшая квадратная коробка. В коричневой обертке. Сэм напряженно замер над ней, сосредоточенно опустив голову, и ногтем отковыривает этикетку с бутылки.

– Что это? – устало спрашивает Дин.
– Открой. Это… ну… такая замена. Бухлу.
– Не существует замены бухлу, – на автомате откликается Дин.

Он видит, как у Сэма начинают пылать уши. С чего бы?
Вероятно, надо подойти и открыть коробку, да?

Дин разрывает обертку и внимательно рассматривает содержимое сквозь прозрачный пластик.
Содержимое… оно… эта штука выглядит довольно опасно, и Дин не может понять почему. Возможно, виной тому фиолетовый цвет. Или конусообразная форма. Или аккуратный серебристый тюбик в комплекте.

– Эта херовина… Она… то, что я думаю?
– Я не знаю, что ты думаешь.
– Я думаю – ты, должно быть, шутишь. Ты прикалываешься, да? Признайся, Сэм, ты так неудачно решил постебаться. Я прощу, поскольку ты псих. Психам можно. Я выкину ее вот сюда, окей? И мы обо всем забудем.

Дин заносит руку, чтобы швырнуть коробку в мусорную корзину.

Сэм в один шаг оказывается рядом и с силой обхватывает запястье Дина. Его лицо очень близко. Дин заворожено втягивает запах сладкого кофе и пота.

– Это анальная пробка, и я хочу, чтобы ты проходил с ней весь день. Чтобы не вынимал. Если только… будет очень надо. Ладно? Я хочу, Дин.
– Но за-за… зачем… – Дин заикается, как Синди Джексон в десятом классе. Когда они трахались, она все пыталась выговорить имя Дина, и получалась какая-то дробилка.
– Меня заводит, – буднично пожимает плечами Сэм, и Дин проваливается в его бесхитростный взгляд.
– Где ты взял эту погань? – а-га, самый важный вопрос.
– Да ты ханжа, Дин? – Сэм улыбается и забирает коробку из безвольных пальцев Дина.

Он начинает распаковывать ее, как ни в чем не бывало, буднично рассказывая историю. Историю Появления Фиолетовой Херни в и без того отстойной жизни Дина Винчестера.

– Ты так пинался во сне… Я не смог отключиться. Решил пройтись, и в переулке наткнулся на секс-шоп. Стало любопытно, я зашел. Знаешь, никогда не бывал в секс-шопах.
– С чего бы тебе, да?
– …и там, конечно, все было такое… разное. Но я подумал: эй!
– «Эй»?
– Ага.
– И это все? Весь отчет?

Сэм вынимает из коробки фиолетовую анальную пробку. Она небольшая. Вроде бы. В ладони Сэма пробка выглядит совсем не опасно.

– С чего ты решил, что я поведусь на твой дешевый развод? Тебе нравится – ты себе ее и пихай!

Злость спаивается в клубок с неловкостью и возбуждением. Сэм, который будет ходить с анальной пробкой… о господи. О-о-о господи. Б-блядь.

– Хочешь, потом я.
– Хочу, – кивает Дин, ничерта не успев сообразить.
– Но ты первый, ладно? А то мне стремно как-то.

Да он кокетничает? Разводит Дина, хлопает ресницами, как девчонка, как… точно. Как Ронда Херли перед тем, как заставить Дина померить ее атласные розовые трусики.

Дин фыркает против воли.

Ну какая ж дурь!

Ну что они тут обсуждают, ну цирк же! Сэм, похоже, тотально свихнулся.

Дин фыркает и говорит:

– Чувак, но даже под угрозой пистолета я не буду ходить с этим… с этой штукой целый день.

И нет никакой логики в том, что у Дина все внутренности выкручиваются от невозможной и идиотской мысли про «целый день».

Сэм быстро кивает и уходит в сортир. Дин слышит скрип, с которым он намыливает латекс. Когда он возвращается, Дин стоит у кровати и барабанит пальцами по пряжке ремня, не решаясь…

Сэм садится и притягивает Дина к себе за бедра. И отводит его руку от пряжки, самостоятельно расстегивая ремень, и сразу – ширинку.

Он утыкается лицом Дину в пах и говорит прямо туда, щекоча и задавая по члену вибрацию:

– Сделай так для меня, ладно? А вечером я трахну тебя, хорошо? Мне… мне хочется…

Дальше Дин не может разобрать. Он слегка отстраняется и поднимает лицо Сэма за подбородок, силясь понять: что там? Что конкретно Сэм хранит на своем чердаке?

– Мне хочется, чтобы ты ждал меня весь день.

Дин уже ждет. Прямо сейчас. С такой силой, будто день прошел.

Он только кивает, во рту полно слюны.

– Я вставлю ее сам, – это полувопрос, он гипнотизирует.
– Еще чего!

Сэм гладит ноги Дина, спускает его джинсы, целует бедро, прихватывая губами волоски над коленом.

А-а-а, черт бы с ним!

Дин выпутывается из джинсов и ложится на живот. Где-то он просчитался. Серьезно просчитался.

Сэм откручивает зубами тюбик, смазывает пробку и просовывает под Дина ладонь, заставляя задрать зад.

Он целует поясницу и смазывает между ягодиц. Смазка холодная, и Дин зажимается против воли. Сэм кружит, царапает ногтем, расслабляет, и вдруг…

Пробка оказывается в Дине сразу, целиком. Она скользкая, упругая, расширение у основания не дает ей войти глубже. Дин сжимает ее в себе, все еще не понимая: почему бы им просто не трахнуться, как все нормальные люди?!

Последняя мысль вызывает истерический смех.

Дин следит за Сэмом через плечо. Сэм поднимается и протягивает Дину джинсы.

– Хочешь кофе?
– Да я бы и от завтрака не отказался.
– Конечно. Когда ты отказывался от завтрака?

У них плохо получается вести себя, как ни в чем не бывало. Как будто они могут не думать о Фиолетовой Херне у Дина в заднице.

Впрочем, жрать действительно хочется.

Дин с трудом надевает трусы, натягивает джинсы, медленнее, чем обычно собирает сумку и вслед за Сэмом выходит из комнаты, изо всех сил стараясь не обращать внимания на распирающую толщину внутри.


***
Первая заминка происходит возле Доджа.
Не доходя до тачки пары шагов, Сэм останавливается и внимательно наблюдает за Дином, склонив голову к плечу.

– Че? – Дин секунду тормозит, собираясь открыть водительскую дверь. Он большим пальцем полирует ручку, сильно вдавливая подушечку в гладкий до скользкого металл.
– Хочешь, я поведу?
– Хрена с два!

Дин привычно плюхается на водительское сиденье и охает от неожиданности – хорошо, Сэм не слышит. Пробка резко входит глубже, и Дин сводит колени, пытаясь устроиться так, чтобы забыть об инородном предмете в заднице.

У него ровным счетом ничего не выходит.

Он чувствует пробку на каждой кочке, на каждой асфальтовой трещине, а, выруливая на шоссе с улицы, где расположились три школы и муниципалитет, Дин успевает проклясть тех, кто укладывал на дороге лежачих полицейских, и тех, кто вообще до них додумался!

Ощущения такие, будто его трахают пальцами. Тремя, как минимум. Грубо.

Изучающий вороватый взгляд Сэма вовсе не добавляет комфорта.

Через пару миль, Сэм говорит:

– Тормозни, я пересяду.
– Чего это? – Дин паркуется у обочины.
– Ну… так. Ноги затекли.

Сэм устраивается посередине заднего сиденья, и до Дина доходит: теперь брат сечет в зеркале каждое изменение на его лице.

Надо следить за мимикой.

Не кусать губы. Не моргать так часто. Не вытирать испарину и вообще, желательно, не потеть. Контролировать дыхание. Не сжиматься вокруг пробки, не пытаться втянуть ее глубже, не трахать себя ею… не поправлять налитой член в натирающих джинсах…

Тихий голос Сэма над ухом заставляет вздрогнуть от неожиданности и прикусить язык, чтобы не замычать от пронзившего удовольствия.

– Расслабься ты, а то смотреть больно. Если не начнешь дышать, ты окочуришься. И мы врежемся.

Дин рад бы придумать остроумный ответ, но шепот Сэма щекочет шею и чертовски отвлекает от дороги.

Идущий сзади тягач неистово сигналит, и Дин высовывает в окно средний палец.

– Отсоси! – орет он чересчур нервному дальнобойщику, выравнивая Додж.

Блядь. Их почти вынесло на встречку.

– Фрейд, – задумчиво изрекает Сэм, глядя в потолок.
– Вуайрист ты гребаный! – рычит Дин, втапливая в пол педаль газа.

Похуй. Пусть Сэм и развел его на кретинский эксперимент, но на дороге Дин все еще хозяин. Скорость отвлекает, и Дин почти забывает о тянущем раздражающем удовольствии. До первого резкого поворота дороги.


***
Дин срывается миль через пятьдесят, когда они въезжают на заправку.
У него серьезно трясутся руки и дрожат колени, одежда неприятно липнет к взмокшему телу, все мышцы натянуты, как бывает от физического переутомления.

Он давно потерял контроль. Несколько раз он оставлял на руле одну руку и неистово мял себя через джинсы в нелепой попытке хоть немного успокоиться, сбросить стояк.

Становилось только хуже, и он чуть не спустил в трусы под возбужденную, требовательную скороговорку Сэма:

– Потерпи… Ну потерпи, ну пожалуйста, ты обещал, ты должен меня дождаться, Дин, ну-у-у… Ди-и-ин…

Сжиться с ситуацией слегка помогает тот факт, что Сэм выглядит не лучше. Он сжимает-разжимает кулаки, краснеет, покусывает ноготь большого пальца, украдкой облизывает губы, говорит хрипло и чуть нараспев, и не сводит с Дина поплывшего алчного взгляда.

Сэм выходит из машины и неловко лезет в карман за наличкой.

– Посидишь? Я залью полный бак, как обычно?

Дин только кивает, не в силах оторвать глаз от набухшей ширинки Сэма.

Сэм почти бегом направляется к кассе, и Дин, бормоча под нос ругательства, с трудом вылезает из машины.

Он всего на минутку. Устроит себе быстрый ручник, а вечером даст Сэму, как он хочет, но дальше так мучиться – увольте!

Сэм врывается в туалет следом за Дином и прижимает его к двери кабинки.

– Не вздумай дрочить, слышишь? Пообещай мне.
– Иди на хуй, Сэм! Отвали от меня…
– Так нечестно, ну какой тогда смысл?

Сэм злится по полной, он щурит глаза, и Дину нестерпимо хочется вжаться в него, потереться о выставленное колено, стиснуть зубы на его плече, чувствуя соленый вкус голой кожи. Хочется кончить от Сэма, и чтобы эта доканывающая, распирающая толщина проникла глубже, глубже, достала до самого нутра, коснулась, наконец, дергающей, пульсирующей зоны внутри…

Дин готов хныкать и умолять. Он готов принять Сэма в себя в грязном сортире на придорожной заправке.

Все зашло слишком далеко.

– Какой смысл?! – рявкает Дин. – А если нас сейчас найдут блядские зубастики? Если Кроули с его играми передумает и отправит сюда десяток демонов? Если здешний кассир узнает наши рожи и позвонит в полицию? Если нас загребут, или будет драка, или придется драпать? А у меня в жопе фиолетовый вибратор, и хуй стоит уже три часа, не опускаясь?! Теку, как девка, все штаны в смазке, а ты тут…

Сэм затыкает Дина поцелуем таким жадным, что печет губы и сводит челюсть. Они надрывно дышат и сминают ширинки друг друга. Сэм обхватывает задницу Дина и ввинчивает в него большой палец сквозь джинсы, точно по центру, проталкивая пробку глубже.

Дину кажется: если он не кончит вот сейчас – тупо вырубится от ненормально ярких ощущений.

Сэм отрывается от его рта, больно прихватив зубами губу напоследок, и уточняет, задыхаясь:

– Это не вибратор. Это пробка.
– А?

Дин дергает головой. Он не слушает. Он судорожно расстегивает ширинку Сэма непослушными пальцами.

– Нет, Дин. Нет. Ну я… Давай подождем. Не хочу так, не тут. Не надо. Не хочу.

Это как приказ, которого ты не можешь ослушаться. Как один из законов робототехники, вшитый в электронные мозги железяки.

Именно роботом Дин себя и чувствует, следуя за Сэмовым «не хочу». Он покорно опускает руки и отстраняется, насколько возможно. Сердце неприятно колотится под кадыком, не давая сглотнуть слюну со вкусом Сэма.

– Потерпи еще пару часов. Обещаю, я найду нам нормальную комнату.
– Бобби ждет в Нью-Джерси, – деревянным голосом напоминает Дин.
– Я позвоню ему. Скажу – пришлось выпрямлять обод у колеса, и мы задерживаемся. Господи, слушай… ты такой… Я просто… Я извращенец, знаю. До кучи. В плюс ко всему. Ты согласился, я даже не…
– С нормальным душем, – почти спокойно произносит Дин. – С горячей водой, – уточняет он на всякий случай.

Сэм улыбается лучезарно, как в детстве. Как тогда, на кукурузном поле, и фейерверки…

– Копчик болит, – ворчит Дин, морщась, и подтягивая на бедрах штаны.

Сэм достает из кармана серебристый тюбик и вкладывает Дину в ладонь. И поясняет:

– Сохнет. Надо еще раз смазать.
– Справлюсь, – бурчит Дин, пока Сэм снова не предложил собственноручно заняться Фиолетовой Херней.
– Два часа, Дин! – напоминает Сэм, шагая спиной вперед – к выходу из сортира.
– Полтора! – Дин, спотыкаясь, вваливается в кабинку и с тяжелым вздохом дергает ремень. Надо еще понять, как бы поссать с таким нечеловеческим стояком.

***
У ванны низкие края. Она непривычно квадратная и широкая, Дин может лечь на дно, вытянуться, и все равно не достанет пальцами ног до противоположного края. Сэм бы достал.

Пушистая пена в ванне пахнет свежей дыней. Намыливая волосы мягким шампунем из одноразовой упаковки с логотипом отеля «Черри Хилл», Дин чувствует себя намного, намного грязнее, чем когда-либо.

Они неуместны здесь, в пристанище богатых туристов, из тех, кто выбирается на выходные подышать лесным воздухом, но не торопится слиться с матушкой-природой.

Правильно Сэм настоял на костюмах. В подобные места нельзя вваливаться в их привычной дорожной одежде. Впрочем, Дин чуть не кончил только от процесса переодевания в тесном Додже. От каждого движения пробка подавалась то внутрь, то наружу, и Дин ощутил себя на краю безумия.

Он думал, что оголит задницу перед Сэмом прямо в лифте, в крайнем случае – когда закроется дверь номера.

Но даже мысли показались слишком грязными, когда он увидел мебель из светлого дерева, дизайнерские светильники, белоснежные стены и атласное покрывало на невъебенно большой кровати.

Сэм запер дверь, сунув портье пятерку, и поставил на пол сумку. И выжидающе взглянул на Дина, словно говоря: «Чувак, ты рулишь. Все, как захочешь».

И Дин сказал:

– Пять часов, Сэм. Думаю, я заработал свежевымытый член.

И первым ушел в ванную.

Дин опускается на дно, смывая с волос дорожную грязь и пену. Обжигающая вода смыкается над головой, и время странным образом замедляется. Дин глохнет и слепнет. Он один на один остается со своим бесноватым желанием, маниакальной слабостью, предательским жаром, от которого вся кровь толчками устремляется вниз и закипает, кажется.

Он выныривает, как раз когда голый Сэм заходит босиком в ванную.

Дин отфыркивается, заводит руку за спину и надавливает на пробку. Он трахает себя, и кончик его члена то поднимается над пенной шапкой, то исчезает в горячей воде. Слишком жарко. Слишком колотит.

Сэм чертыхается и прижимает к животу член широкой ладонью, не отводя от Дина прищуренных глаз. А потом, покачнувшись, неуклюже переступает через бортик ванны. Координации у него никакой.

– К чему такой шик, Сэмми? Опустошил все наши кредитки? Ты знаешь, сколько придется ждать новые?
– Взломал базу отеля. Но я напортачил, так что у нас всего часа три, пока новый администратор не заступит на смену и не обновит базу.

Они разговаривают так, будто Сэм не стоит сейчас в пафосной ванне прямо над Дином, тщательно намыливая яйца. А Дин не продолжает трахать себя анальной пробкой, постанывая от нетерпения и преступно близкого оргазма.

Сэм выключает воду и в тишине падает прямо на Дина. Пенная вода выплескивается на кафельный пол.

Дин раскидывает ноги и что есть силы вцепляется в Сэма. Он притягивает его к себе, как будто Сэм собирается вырваться и свалить. Пробка выскальзывает наружу, но Сэм успевает подхватить ее и вставить обратно, и потом тянет ее на себя, и снова толкает внутрь.

Дину отшибает последний мозг, он почти орет от недостатка глубины и скудных ощущений, но знание, что Сэм трахает его каким-то предметом, заставляет все тело выкручиваться сладкими судорогами.

Сэм переходит на мелкие поверхностные толчки и давится словами в такт. Слова имеют форму, они угловатые и твердые:

– Весь день мечтал, и раньше, и в кино, когда увидел, как смотришь, как хочешь, ты сука, Дин, ты невозможный, я как уебок дрочу на тебя, до сих пор, как в школе, Дин, как на тебя все смотрели сегодня, в забегаловке, и на заправке, и всегда, а я хочу, чтобы со мной, чтоб только я, ты такой болван, кретин, ты…

Сквозь зубы, сквозь зубы, и рукой внизу, ебаной пробкой…

Дин сплевывает мыльную воду и держится на поверхности только потому, что Сэм отвлекает, заставляет себя слушать, ведь до чертиков страшно пропустить хоть слово из тех бессвязных глупостей, что вылетают из кривящихся губ, исследованных до последней трещинки. И весь Сэм, изученный, знакомый, но каждый раз другой, чужак, от которого не знаешь, чего ждать.

Дин набирает воздуху, боясь передумать, и выпаливает, раскидывая ноги до предела:

– Раз хочешь себе, так трахни уже, с-с-скотина!

Сэм замирает, и влажный воздух начинает звенеть. Или это у Дина в ушах? Внутри становится пусто, хоть вой.

Дину кажется – он никогда не был таким широким, растянутым, полым. Он сжимает мышцы и не может закрыться. Ему кажется: он слышит, как латексная пробка со стуком падает на дно ванны.

Тогда Сэм рывком поднимает его и толкает вперед, нагибая через бортик.

Дин улыбается, как псих, невидящим взглядом упираясь в мокрый блестящий пол.

Сейчас. Сейчас Сэм вставит ему до самых гланд, и навязчивая пустота исчезнет.

Но Сэм обманывает. Снова.

Влажный язык до озверения нежно вылизывает растянутые края ануса и легко проникает внутрь, заполняет влажно, щекотно, нестерпимо мало, и Дин сбивается от подмены ощущений.

Он может только вопить ругательства, и умолять, и костерить Сэма, и биться под ним, в попытке вырваться и насадиться на член, и потом снова умолять.

И когда Сэм вкручивает в него три пальца – намного глубже, чем проникала пробка, Дин неожиданно кончает, вжимаясь членом в прохладный белоснежный бортик ванны.

От облегчения выступают слезы, и Дин с такой силой стискивает собой пальцы Сэма, что ягодицы простреливает болезненной судорогой.

Дин будто насажен на крючок: Сэм все еще держит его рукой и по кругу гладит копчик большим пальцем, и неистово целует спину, и тихо шепчет:

– Прости, прости, ничего, все будет, будет, так даже лучше, ты кончишь еще раз, да? Да? Со мной внутри, я возьму тебя, а то сдохну. Сдохну совсем.

Дин не может допустить этого «совсем». Хватит с него.

Он прилагает невероятные усилия, заставляет себя расслабиться, и Сэм вытягивает пальцы. Дин с трудом встает на ноги, переступает через бортик и дергает Сэма на себя за плечо.

Сэм легко улыбается, почти робко.

От этой карусели и смены экспозиций у Дина давно темно в глазах.

Он тащит Сэма за предплечье в комнату, и успевает упасть на кровать за секунду до того, как подкашиваются ноги.

Удивительно, но внутри все еще пусто. Как будто оргазма и вовсе не было. «Интересно, – думает Дин, – когда у меня снова встанет?»

Он получает ответ через пару минут, когда пропускает за щеку увесистый член Сэма.

Сэм непривычно громкий. У Дина хлюпает во рту, он захлебывается, задыхается, и распластывает язык по нижней стороне члена, лаская по вене. Потом стискивает кольцом пальцы у основания и ведет их вслед за губами, поддрачивая, дразня, не давая Сэму ни на секунду отвлечься.

Он знает: теперь Сэм все сделает правильно. Дин готовит его член для себя, полирует губами и языком, вылизывая каждую неровность.

У Сэма чувствительная головка, и лучше не трогать ее лишний раз, но Дин мстит за Фиолетовую Херню, и дикий день, и за то, что у них всего три дурацких часа в человеческих условиях. И за подставу в ванной он мстит тоже.

Он едва-едва сжимает кулак, но губы под головкой стискивает крепко, и вылизывает щель поверхностными легкими движениями.

Сэма начинает трясти, он рвется глубже в горло, но Дин не пускает, усиливая нажим языка, вылизывая круги и восьмерки. Когда Сэм начинает, как в проигранном спарринге, подвывать и бить кулаком по матрасу, Дин засасывает его член, милостиво расслабляя горло, и разрешает пару грубых, нетерпеливых движений.

И тогда Сэм говорит тихо, как в кинотеатре, только голос дрожит сильнее:

– Я хочу отъебать тебя так, чтобы под этой бордельной кроватью пол провалился.
– Тогда, быть может, займешься делом? Премию по большому литературному трепу тебе вручат как-нибудь в другой раз, – только и может прохрипеть Дин перед тем, как оказаться распластанным по атласному покрывалу в темных пятнах от их мокрых тел.

Сэм проскальзывает в него свободно, он вставляет сразу, до самых яиц, и Дин измученно и беззвучно выстанывает: «Да-а-а-а-а-а…»

Это то, чем он бредил весь день. Чем одержим всегда. Это идеально и много, и между ним и Сэмом не остается ни одного зазора.

Сэм безжалостно резкий, он надежно фиксирует руки Дина над головой и задает невозможную амплитуду, вбиваясь под разными углами, будто пробуя, будто впервые, и тело Дина реагирует с невозможной, небывалой, сумасшедшей отдачей.

Дин весь там, где Сэм таранит его. Он натянут вокруг члена, и все удовольствие в мире сосредоточено у Дина в паху.

Он с удивлением просекает движение собственных губ. Он не слышит, но знает текст:

– Сэмми. Сэмми. Еще. Глубже. Выеби меня. Выеби, наконец. Как следует. Так. Вот так. Так хорошо. Сэмми, так. Не тормози, а то убью, Сэм. Давай же, господи боже мой, давай. Блядь. Вот так. Не могу.

Дин пугается, он теряет себя. Зачем произносить слова? Ведь это – Сэмова потребность: рассказать историю, донести, что тот чувствует, проговорить, блядь, все плохое и хорошее, что есть в их кривой и нелепой жизни.

И только чтобы заткнуться, Дин вырывается и бьет Сэма в правое плечо. Сэм мгновенно понимает, и они перекручиваются, переворачиваются на скользящем атласе.

Сэм распластан внизу, он сбивает подушку на пол и вцепляется в ягодицы Дина, щиплет, заставляя кожу пылать. Дин приподнимается, игнорируя перенапряженные мышцы, и падает вниз, на член. До конца.

Вокруг них собирается густое облако звуков: спинка кровати яростно стучит о стену, мелодично поскрипывает матрас, между ними все хлюпает, у них смешиваются голоса – не разобрать, где чей стон. Дина колотит от жадности, от желания взять еще больше, еще глубже. Сэм жмурится, и царапает спину, а потом облизывает ладонь и сжимает ее у Дина на члене.
Дин на границе боли – так тяжело в яйцах. Он упирается Сэму в грудь и пляшет на его члене без ритма. Сэм никак не может поймать рукой нужную скорость, и Дину приходится сжать ладонью его пальцы.

Он трахает себя членом Сэма и дрочит себе его рукой. Высшая степень эгоизма, если вдуматься.
То, что Дин еще в состоянии думать – почти патология.

– Дин, я кончу… вот сейчас… все, не вытерплю, – Сэм почти растерян, его взгляд беспомощно мечется по лицу Дина, он напряженно стонет на каждом выдохе.

Дина снова замыкает от этого нового, такого вдруг юного Сэма. Его хочется успокоить, но Сэм подкидывается весь, выгибается, выламывается и выплевывает надсадный резкий приказ:

– Д-давай!

И все, что Дин хотел сказать, срывается горловым задушенным: «А-а-а-а-а-а!!!»

Последний раз вот так синхронно они кончали еще до бегства Сэма в Стенфорд. Когда ничего такого, только зажимались по углам да тискались, да дрочили другу другу наспех, боясь, что их застукает отец.

Дина наполняет вязкая обжигающая влажность, и его выворачивает оргазмом наизнанку. Он не помнит такого сильного, такого – на все тело, чтобы волосы на затылке вставали дыбом и перед глазами плыли белые световые пятна.

Сэм весь уляпан, но Дин падает на него, потому что не может больше шевелиться.

Черт знает, сколько они так лежат. Спит ли Дин? Он даже не может сообразить, открыты ли у него глаза. Он просто очень…

Очень свободный и чистый. И посрать на противоестественную слабость. Он сильный и может абсолютно все.

Пожалуй, надо научиться отключать мозг хотя бы на время траха. Не на пользу это.

Дин усмехается. Сэм, ощутив движение, глубоко вздыхает и чуть подтягивается на кровати, устраиваясь удобнее под Дином.

Они прилипли друг другу намертво. Черт, между ними ужасно много спермы.
Дин снова хмыкает.

Он морщится, с трудом отлепляясь от Сэма. Сэм приподнимается на локте и лениво наблюдает, как Дин спускает с кровати ноги.

– Это было… ух. Что-то, – говорит Сэм устало и сыто.
– Да, чувак, – откликается Дин.

Он шлепает в ванную и долго смотрит, как фиолетовая анальная пробка плавает на поверхности воды. Пена почти растаяла, и видно дно.

Дин заглядывает в комнату и интересуется как бы между прочим:

– Надеюсь, твой Глюцифер не почтил своим присутствием наше представление?
– Я не видел его со вчерашнего дня, – пожимает плечами Сэм. – Только тебя, Дин.

Ладно.

Дин кивает сам себе.

Он готов к экспериментам с игрушками любых дебильных расцветок и форм, лишь бы все ровно так же дальше и оставалось.

Впрочем… У Дина отличная память на обещания, а Сэм, без сомнения, кое-что ему должен.

Дин хищно улыбается и вылавливает из ванной фиолетовую анальную пробку.


The end.

@темы: Порно

---

20.12.2011 в 20:23

Пишет  Dana aka Jules:

Новогодние подарки

20.12.2011 в 19:58

Пишет  Seguirilla:

20.12.2011 в 18:14

Пишет  Тэнки:

Осторожно, новый вирус!

20.12.2011 в 15:49

Пишет  Ayumi Lemura:

Осторожно, новый вирус!
Мне только что позвонила знакомая и просила всем передать.

В течение этих нескольких дней на почтовые ящики может прийти письмо, в теме которого будет что-то типа "Открытка от Hallmark". Ни в коем случае не открывать письмо, а сразу удалять. Вложенное изображение моментально заражает компьютер вирусом, который рушит жесткий диск. Антивирус на него еще не реагирует.

Отакие дела =(

---

Есть ориджи, фики очень тяжелые. Но их невозможно забыть. Этот оридж один из таких...

03.01.2010 в 13:40

Пишет  alina21146:

Как я провела лето
"Как я провела лето"

Автор: Sandy van Hiden
Бета: Zwennja
Фэндом: Ориджинал
Рейтинг: R
Жанр: angst, драма, сhan-slash
Предупреждения: non-con, жестокость, аморалка, секс с несовершеннолетними, просторечные, нецензурные выражения.
Размер: макси

Чем может закончиться встреча реального пацана и молоденького скрипача на узкой деревенской улице в лихие 90-е?


«Странные вещи иногда в жизни случаются, не загадываешь не ждешь, а подвернется тебе случайно тетрадка твоей тетушки, вся исписанная четким убористым почерком, и такая история прямо скажем странная в ней содержится… - так раздумывала студентка –первокурсница (по имени Алина, например) факультета журналистики, умирающая со скуки в деревне жарким летом, вертя в руках старенькую потрепанную тетрадку. – Что грех ее немного не продолжить и не добавить что-нибудь от себя…»
Итак:

2.

«***Записано со слов Макса С., 16 июня 98 г.***
Мы с Владом Беловым в одной школе учились. Он на год младше был. Я-то в шестьдесят пятом родился. Уважали его в школе, он сразу мог так себя поставить, что к нему полезть и в голову никому не приходило. Мы вместе в одну секцию ходили по тяжелой атлетике, потом качалку организовали в подвале нашего дома. С тех пор любим железо потягать, это как-то расслабляет.
Родаки наши на заводе работали металлургическом, район так и назывался - Заводской. Родаки по сменам пахали, особо с нами не тютькались. Влад один был в семье, у меня еще сеструха младшая. Мы сами не скучали - во дворах тусовались, как постарше стали, начали с пацанами на разборки ходить с ильинскими. Это район соседний был. Бывало кто-нибудь что сказал не то про наших, начинаются разборки: «А какого? Ты че самый резкий тут? А в рыльник?» Соберутся две толпы в парке где-нибудь и давай друг друга подначивать, пока до драки не дойдет. Заводские по всему городу славились как самые безбашенные. С нами особо не связывались, но мы сами нарывались, что бы развлекуха чисто была. Ильинские говорили: «Конечно, у заводских всегда железяки есть, чтобы кастеты сделать или нунчаки. Они же с завода тырят!»… Ну было, врать не стану. Нас все время на экскурсии по этим заводам таскали, типа, вот ваше будущее рабочее место, мы и тырили железяки всякие да и родаки приносили, если попросишь. Он уже тогда свою кликуху заработал, Белый, типа и уважение от старших пацанов, потому как здоровый и дрался до первой крови. И кровь не его была обычно, и как разойдется - хрен остановишь. Но порядок соблюдал, как и все, мы лежачих не били, да и до смерти никого не забивали, дрались так - для порядка, чтобы уважали.
Вообще Влад прикольный всегда был. Вот, к примеру, в школе хорошо учился. На линейках ему грамоты всякие давали - за учебу там, за спорт всякий. Я ему говорю:
- Владик, ты че, ботан голимый, что ли?
Он ржет:
- Отгребись! Да хрен его знает, на уроке, если послушаешь, оно вроде как запоминается.
Родаки его все зудели, что надо ему в институт идти, типа, инженером станешь, не придется, как нам, в горячих цехах горбатиться. Он и правда после школы, как на завод пошел - поступил, типа его предприятие направило. Я говорю:
- Ты хоть здороваться-то со мной будешь? Будущий, блин, инженер…
Он одно мне: «Отгребись» и ржет при этом.
Мы не только дрались и фигней страдали, культурно отдыхать могли тоже. Мы с Владом с младших классов на ипподром наш таскались, типа в кружок, а вообще прикольно было. Потом бросили, когда постарше стали, несолидно вроде.
Я с армии на год раньше вернулся. Когда Влад с армии пришел, это вообще фурор был.
Помню, мы с сеструхой на лавочке сидели, на солнышке грелись, смотрим - Влад идет. У меня сеструха аж слюной подавилась.
А что? Владик вытянулся в армии-то. Рост под два метра, накачанный. Форма, аксельбанты, сапоги начищенные так, что свое отражение видно, на ремне бляха блестит, очки типа Кобра где-то выцепил. Бабы только что сами собой не беременели в радиусе десяти метров.
Он как пришел, погулял несколько месяцев, в институте восстановился, а потом на Маринке женился, из параллельного. Ихние родители дотранделись, что Влад с Мариной хорошая пара. У них у обоих родители на заводе работали. У Маринки отец так вообще бригадиром был.
Ну а что, Маринка вообще девка ничего – жопа, сиськи, блондинка. Все при ней. Все путем шло.
Потом Владов отец говорит: «Вот поработаешь у нас на металлургическом, потом, как институт закончишь, инженером станешь, в люди выбьешься, не то что мы с матерью, всю жизнь пашем, а толку никакого».
Владику-то что, без проблем, ему это все фиолетово было, молодые ж были, девки сами на член прыгают, одно ездили отдыхали на водохранилище по соседству. Шашлыки, девки, лето, погода классная.
Так что Влад особо на завод не рвался, поэтому с мастером с одним сильно идейным были у них постоянные идеологические разногласия. Мастер думал, что только как за станком стоять целыми днями, так больше и удовольствия нету. Цапались они так - по мелочи. Потом хрень между ними какая-то вышла. С Владом вообще по жизни надо базар очень хорошо фильтровать, а тут бригада план не выполняла, что ли. Мастер давай на Владика наезжать и при этих все наездах Владову маму не очень удачно упомянул. Результат: у мастера тяжкие телесные, Влад – три года на взросляке.
Отмазались за счет того, что без отягчающих, бывший десантник, отличник военной и политической, первый раз, чистосердечное, все дела. Владик где-то год в зоне пробыл. Подогнали, короче, под какую-то очередную амнистию и примерное поведение.
Не сказать, чтобы Владик на зоне сильно расстроился. Он вообще фишку сечет, и в понятия быстро врубился. Просек, что ручонками махать - это последнее дело, а надо на психику давить и самому никогда не суетиться. Он, конечно, авторитетом там не успел стать, потому как комсомолец, служил, да еще типа работал, но то, что он реальный пацан, это с первых секунд все понимали. Он, вообще, по жизни парень не суетливый, сначала оценивает ситуацию, что к чему, трандит мало.
Взгляд у него, такой, тяжелый, прямо скажем. Глаза светло-серые, телки все блеют «льдистые», ну типа небо, когда гроза собирается. Так вот он, когда на взводе, у него взгляд такой делается, черт его знает. В общем, старались с ним не ссориться.
На зоне он тамошним фраерам все по понятиям объяснил, за что сидит. Статья, в общем, нормальная. Пидорка ему там подогнали, помоложе, личного. А там только уважаемые пацаны личных пидоров имеют. Маринка к нему ездила на свиданки.
Потом, когда Влад вернулся, тут вовсю заваруха шла, перестройка, блин, ускорение. Все ускоренно тырили народное добро, такой дележ шел.
Владик - семья, жена беременная, куда идти, - судимость. В зоне правильные авторитеты наводку дали на одну контору. Типа, помощь начинающим кооператорам, защита от оголтелого бандитизма. Не бесплатно, конечно. Подались мы с Владом в эту контору. Видеосалоны крышевали, рестораны всякие, автосервисы, долги выбивали, это вообще прибыльное дело.
Дела сразу хорошо пошли. А что – заходим, типа, к какому-нибудь кооператору, все в черных прикидах, цепаки, печатки. Бывшая десантура, третьего себе в масть брали, типа, бог троицу любит.
Что? Утюги, паяльники? Нет, такого не было. Я же говорил, у Влада, он как захочет, такой взгляд, что никакого паяльника не надо. У одного кооператора один раз недержание случилось, когда Владик с серьезностью вида переборщил, так что мы без этих электротоваров обходились.
Прикольно было, бабла до хрена. Рестораны, гульки, бабы. Ну не в ущерб семье. Я тоже уже к тому времени женился. Все как положено, жены дома с детьми, мы на заработках. Еще конкретные ребята подтянулись. Потом старшие смотрят, хорошая бригада получается. Владу предложили за Ильичевским районом присмотреть. В то время много народу из братских республик бежало, и наши бывшие южные друзья по Союзу сильно в том районе шалить начали. Непоняток там много было. Антибиотик Влада вызвал, типа: «Валет от дел уже отходит на заслуженный отдых, а район богатый, сельскохозяйственный. Там бывшие колхозники ЧП организовали, у них хорошо дела идут. Надо людям помочь на Ильичевском рынке порядок навести, а то азеры там беспредельничают. Ты парень не глупый. Потянешь».
Владик ему: «Без проблем».
Было это в августе девяносто второго. Как раз по телеку все уши прожужжали про конфликт этот, типа грузино-абхазский. Да что про него было галдеть, когда порядка вообще нигде не было, приходилось, по возможности, свои наводить.
Поехали мы глянуть, что за район нам подогнали».
3.

«Помню, солнечно было. Приехали мы в эту деревню. Давай присматриваться, что да как. Поехали на поля посмотреть. Жара стояла, хотя дело к осени шло. Мы с Ванькой, помощником председателя, приперлись на какое-то поле.
Поле здоровое, вдали лесополоса, на краю поля что-то типа навеса, покрытого брезентом. Там обедали работники, картошку они что ли собирали. А может и не ее. Да я в этом не разбираюсь.
Пацанва какая-то там крутилась. Ванька говорит: «Это старшеклассники из ближайшей деревни подработать решили». Мне-то по хрену, кто они, да и Владу по ходу тоже.
Стоят они, трут с Ванькой про то, какой урожай тут снять можно и всякую прочую фигню. Поливальная машина как раз притащилась со стороны деревни. Потом замечаю, что говорит только Ванька, а Влада уже не слышно.
Я обернулся и увидел, что поливалка включилась и вся ребятня, что кругом была, под ее струи кинулась. Поскидывали свои рубашки и давай плескаться. Пацаненок среди них был , хоть и мельче всех, лет пятнадцати где-то, но приметный. Загорелый и волосы, как у бабы, кольцами закручиваются. Стоит, руки раскинул и лицо воде подставляет, улыбается. Солнечно было, и радуга от воды появилась. Смотрю, Влад уставился на эту радугу или на пацана, не понял я. После и другие тоже стали смотреть.
Потом и мальчишки поняли, что-то не так, толкнули малого. Он сначала не врубился, оглядывался вокруг, улыбаясь, а потом взглянул в нашу сторону. Какое-то время они с Владом смотрели друг на друга сквозь воду. Вижу, мальчишки что-то с насмешкой ему говорят. Схватил он свою рубашонку и исчез за поливалкой.
Влад у Ваньки спрашивает: «Это кто такой? Азер что ли?» Ванька говорит: «Да нет, это Сашка-итальянец. Его мать с какого-то фестиваля в подоле привезла». Влад говорит: «Да, удачно тетка пофестивалила».
Ванька нам вечером его историю рассказывал, когда мы в ближайшей рощице за шашлыками посидели - бухло, разговоры. Баб, правда, не было. Ванька говорит: «Может, в деревню кого послать за девками. У нас можно найти сговорчивых». Влад ему: «Ну их, давайте посидим без девок, поговорим, как мужики, тем более, завтра с рано с утра по делам в райцентр. Ты, - говорит, - лучше расскажи, что за модели у тебя тут обретаются».
Ванька: «Да это так, малолетка один, родители у него алкаши. Увязался за старшими, меня уговорил, мол подзаработать надо, деньги в семью сильно нужны. А история у него интересная, если хотите, расскажу». Мы, конечно, согласились. Развлечений же никаких нет.
Почему мальчик? Ну, Влад после зоны вообще не против был, если мальчишка смазливый, ротик если рабочий и попка ладная, почему бы и не задвинуть такому?.. Вообще он говорил, что мальчики сосут лучше да в попку оно поприятнее, поуже вроде. Как-то в сауне отвисали, я дал одному в рот, и правда малец отсосал хорошо, с проглотом. Бабы обычно на такое не решаются. А вот насчет в попку - это нет. Я в этом плане больше по классике — жена, любовница, шлюхи, а мальчишкам, им все равно там больно, мне кажется. Влад тоже, в принципе, классику предпочитал, но после зоны у него понятия в этом плане расширились.
Или вот Рустам из соседнего района тоже, говорили, с пацанами отвисал. Один вроде помер при этом, типа, Рустам пожестче любил, поиздеваться там разно. Даже и не один вроде помер, говорили, но я свечку не держал, а с пацанами мало ли что в этих деревнях случается.
Поэтому я сильно не удивился, когда Белый этого итальянца на улице зацепил.
Мы к одному кадру побазарить заехали, а тут этот малец подвернулся. Идет, в одной руке скрипка, в другой – тетрадка, с нотами, наверное. Уткнулся он в эту тетрадку и нас не заметил, а то бы наверняка этой дорогой не пошел.
Тепло еще было. Ветер прохладный дует с ближнего поля. Зелень на деревьях еще свежая.
Идет он весь такой тонкий-звонкий, в скрипку свою вцепился. Шортики на одном честном слове держатся. Рубашонка старая, но чистенькая. Загорелый, аж до черноты, все лето на поле, могу представить. Пялится в свою тетрадку, и видно, что губами шевелит.
Тут Влад его увидел и говорит:
- А ну иди сюда.
У пацана от неожиданности тетрадь из рук вывалилась. Он ее подобрал, на джип наш вытаращился.
Деваться было уже некуда, ясное дело, подошел.
Тогда Влад его покататься на джипе пригласил, в ресторан типа съездить, посидеть.
Малец побледнел сначала, потом покраснел и вежливо ответил, что нет, извините, он ничего такого, мол, не хочет и вообще ему уже идти надо, типа его дома ждут. И все за свою скрипку цепляется, можно подумать, не видно, как у него руки трясутся.
Влад спросил:
- А ты хорошо подумал?
Пацан опять побледнел. «Да, - говорит, - хорошо». Влад ему: «Ладно, иди, коли так».
Тот чуть не бегом от нас кинулся. И глаза у него перепуганные были.
Я уж не знаю, как его ноги несли, но видно, споткнулся он не один раз. Я на Белого смотрю, мол, чего? Я бы его без проблем поймал и назад притащил, но тот головой покачал - вроде как, «не сейчас».
Потом этот случай забылся как-то. Новые дела каждый день, разборки по мелочи. Осень ведь, самое горячее время. Народ на рынок потянулся. Делов там много было. Азеров гоняли конкретно, они-то сразу фишку не просекли, что в районе новый смотрящий объявился. Стрелок много пришлось забить, чтобы народ вдуплился. Были, конечно, отморозни всякие, и залетного народу много было, но разбирались со всеми по-быстрому. Кто сильно непонятливый – пулю в башку, но в основном договоривались. Белый в райцентр часто по делам ездил. Сопляк на улице даже не появлялся. Или, правду сказать, я его не видел больше. Может, он нас, если и видел, то десятой дорогой обходил. Белый тоже этот случай не вспоминал. На этом история так и замялась».

4.

Студентка случайно узнала, что старый дед Михеич, живущий на окраине деревни знает кое-что о давней истории, только вот степень его готовности зависит от градуса. Градус должен был равняться сорока. И вот щелкает мобильном телефоне кнопочка «record»:

«Про итальянцев, говоришь, рассказать. Да чего про них рассказывать. Легкомысленная нация эти твои итальянцы, вот и весь сказ.
Чего я тебе обещал? Когда?
Ну ладно, сдалась тебе эта история. Хотела — слушай.
Началось это ровно в семьдесят пятом году. Почему помню? Потому что в том годе отмечал круглую дату. Сорок лет мне тогда исполнилось.
Колхоз еще крепкий был, справный. План по надоям выполняли, по сбору зерна, и всякая прочая.
В том годе в райцентре нашем, в Ильичевске, запускали новую линию на сталелитейном заводе. Итальянцы нам ее разрабатывать и запускать помогали. Из города, дай Бог памяти, Турина вроде. Об этом все газеты тогда трубили.
Партком наш районный постановил, что пуск новой линии надо праздновать вместе с днем молодежи, чтобы иностранцы сразу увидели и размах молодежного движения, и индустриального развития нашей великой страны.
И пришла к нам разнарядка в колхоз, что надо передовиков нашенских на это мероприятие отправлять. Говорят, чтобы не только заслуженных, но и молодежь чтобы была. Показать же надо, какие мы все развитые, что молодые остаются на селе и работают на благо социализма.
Вот так Лидка наша в эту делегацию и попала. Молодая доярка, из себя вся миловидная. Пусть итальянцы эти видят, что наша молодежь тоже не лыком шита. Лидка на радостях учебники свои по иностранному достала, давай зубрить, не хотела лицом в грязь перед капиталистами ударить. Но она зря волновалась, переводчица с этой делегациею приехала в целях, так сказать, взаимопонимания.
С органов люди там были. Без этого никогда такие дела не обходятся, без органов, я имею в виду.
Поехали наши доярки да механизаторы в райцентр. Дней пять они там гужевались.
Как приехали, так на полгода только и разговоров было, все про итальянцев этих, мать их...
Обсядут вокруг и давай как куры кудахтать, вот, мол, какие эти итальянцы все красивые - и мужики, и бабы.
Приехал вроде руководитель проекта с итальянской стороны и сына своего привез в ознакомительных, дескать, целях. А сын тот, вроде, как картинка нарисованная.
Лет двадцать с лишним ему было. И такое несут, что грешно слушать. Дескать краше любой бабы этот Джованни. Так бы, говорят, и сели, и только на него бы любовалися хоть весь день. Брови, мол, у него как полосочки соболиной шкурки, блестят и, как крылья у птицы, к вискам поднимаются. А глаза синие, цветом на море похожие. А улыбнется - зубы, как снег в ясную погоду, белеются.
Тьфу, срамота одна. Я им говорю, ну зачем мужику красота? От этого баловство одно и неприятности всякие случаются. Вот как я им говорил, так оно все и вышло. Или вот, в прошлом годе, к примеру, случай был...
- Чего ты опять? Не отвлекаться, говоришь? Ну подлей еще тогда, и огурчик подай, ага, вон тот.
- Да, так я про что говорил? Ага, вспомнил.
Гужевалися они там, фуршеты всякие или как оно называлось, не знаю. Лидка наша бойкая была, прибилась она к этому Джованни и давай его расспрашивать, как, мол, итальянский пролетариат к лучшей жизни стремится. Тот засмущался сильно, да через переводчицу и ответствует, что насчет пролетариата, это скорее к папе, потому что он с этим пролетариатом общается больше на своих заводах, а сам он, Джованни, пока в Англии учится в университете каком-то. «Да, - говорит, - учусь праву и экономике, чтобы потом помогать пролетариату в стремлении к лучшей жизни. Но машину, - говорит, - свою я сам мою, и, когда в Италию наведываюсь, помогаю маме ходить за покупками».
Ударник капиталистического труда, в общем, он был, можно так сказать.
Переводчица видит, что не туда разговор идет, Людке маякует, заканчивай вроде, нечего мое переводческое время ерундой занимать. Но они уже и без нее друг дружке поулыбались и потом распрекрасно один другого понимали. Я имею в виду, что после всех этих фуршетов творилось. Ага, ты комсомольцев бывших расспроси, как они успехи в труде отмечали по ночам.
Переводчица с представителями органов по вечерам запирались в номере стратегию на следующий день вырабатывать. Наши, вроде, тоже по своим комнатам разойдутся, а потом двери скрип да скрип, только и видно в темноте - парочки в ближайшем парке шныряют. Ну а что ты хочешь - все молодые, красивые, все коммунизм строят или капитализм, и на лучшее будущее надеются. Оно ж лето, цветы кругом цветут, голова кружится, вот и укрепляли нашенские с итальянцами международные отношения.
Как пришла пора им расставаться, Джованни с Лидкой плакали сильно. И Джованни, не смотри что парень, а плакал прям как девка. Он перед этим, вечером, вроде, как с папашей своим поговорить пытался, Лидку с собой забрать, что ли, хотел. Так наши говорят, папаша его так орал, что птицы с деревьев в парке вокруг гостиницы разлетались.
Что делать? Поплакали они да и разъехались. Наше бабье мне все уши прожужжало, да и какой у них язык чудный, вроде, как птицы у нас в садах щебечут, так вот и эти итальянцы промеж собой так ладно разговаривают . А еще этот Джованни на гитаре играл и песни свои итальянские пел, так как девки наши слушали, аж плакали, красота, говорят, невероятная, и голос у него чистый, как серебряный колокольчик.
Надоели они мне с этими итальянцами до полной невозможности. Не люблю я эту нацию с тех пор. Вот вроде ничего тебе плохого не сделали, а аж в печенках сидят. Подливай давай, что-то расстроился я совсем…
Ага, приехала Лидка обратно, вся как в воду опущенная. А потом пошло-поехало — план, надои, дома управляться надо, так и закрутилась. Молодая еще была, не сразу поняла, что тяжелая. А как поняла, боялась сказать. Вот и затянула с этим. Мать ее тогда чуть со свету не сжила, вопила на всю деревню, но уже поздно было что-то делать, так сынок жить остался. Через некоторое время Лидка замуж вышла за механизатора местного, тот поначалу попрекал ее часто, мол, вот ублюдка твоего кормить приходится.
Лет через десять девчушку родили, совместную. Муж стал ей меньше эту историю припоминать. Да еще научились по-другому грусть-тоску разгонять. Бутылочку вечерком разопьют, песни попоют, оно ж от души, и отпустит. Мальчонка ихний, еще малой был, между ними лазил. Мать к тому времени к бутылке уже частенько прикладывалась, некогда ей было с ним заниматься.
Его в первом классе на линейке спросила учительница, а это кто у нас — мальчик или девочка? Детишки давай смеяться над ним, а он чуть не разревелся.
А потом, ничего, все у него хорошо в школе было. Он хоть и учился неплохо, пацаны его не колотили, характер у него легкий был, улыбался всегда. С любым умел договориться, незлобивый, в общем.
А волосы он потом сам научился себе стричь, перед зеркалом кое-как ножницами кромсал, неровно получалось, но это незаметно было, он же кудрявый был. Из-за того, что его девчонкой дразнили, он сильно не переживал, некогда ему было. После школы в огороде пропадал, в доме прибирал и даже еду готовил, с сестренкой своей возился, Лидка-то тогда все больше пить начала.
Отчим ему много помогать не собирался, он его кроме как ублюдком да выродком не называл. Мальчишка толком не соображал, почему его отец так не любит - до тех пор, пока добрые кумушки насчет всей этой истории его не просветили. Но ему-то все равно деваться некуда было.
А тут, как на беду, чем он старше становился, тем больше на папашу своего родного походил. Нашенские-то все белобрысые, носы картошкой и конопатые, а этот совсем на людей не похож…
Ух, уже и бутылка закончилась. Что за водку стали делать! Не водка, а прямо вода, вот как в ранешние-то времена...»
Тут Михеич ударился в описания доперестроечной водки, что от одной стопки с ног валила, и к прежнему разговору уже не вернулся. Самые худшие предчувствия студентки оправдывались: история еще толком не началась, а уже надо было искать средства для ее дальнейшего продолжения. На том они с Михеичем и расстались. В вечерних сумерках дедок продолжал бормотать о недобросовестности современных водочных королей, а Алина пошла в глубоких раздумьях домой. А ведь история и правда обещает быть любопытной. Отдельное спасибо моему ослиному упрямству, мысленно поаплодировала себе девчонка.
Надо, наверное, обратиться бабке Агриппине - у нее свежевыгнанная живая вода наверняка дешевле покупной.

5.

Поэтому с утра приходилось нестись к бабке Агриппине за очередной порцией зелья для развязывания Михеичева языка, за что Алинка и была вознаграждена следующей порцией исторических сведений:

«Где-то через месяц к нам в Вязниково братки Белого понаехали. Что они у нас забыли, мне до сих пор неизвестно. Все по деревне нашей шмыгали, на пруд купаться ходили да девок наших портили. Среди них картежник один затесался, так он на спор кого хочешь обыгрывал. И случилось же ему на механизатора бывшего напасть, который итальянцу нашему отчим. Как он этого алкаша выцепил, один Бог знает. Выпили они хорошо и давай картишками баловаться. Сначала отчим нашего итальянца по мелочи проигрывал, потом заезжий браток ему отыграться давал, да водочки подливал. Люди, кто видели, рассказывают, механизатор наш все хотел остановиться, да гость ему не давал, уговаривал, вроде, давай еще, сейчас точно отыграешься. Короче, задолжал итальянцев отчим немалые деньги, это дело при бандюках этих случилось, не отвертишься. Механизатор наш когда протрезвел, ему аж плохо сделалось. Я как раз у них по хозяйственной надобности был и картину эту всю видел.
Пошел с этим приезжим говорить: «Может, простишь долг, по пьяному делу же играли?» Тот: «Батя! Да какие проблемы! Условие только одно - пасынок твой вечерком с нами покататься съездит. За деревню куда-нибудь, поболтать, чисто. Плохого ему не сделаем». Подивился отчим такой странной просьбе, но делать нечего. Пошел домой, давай своего пасынка-сопляка разглядывать и гадать, какого черта он заезжим гостям понадобился. Тонкокостный весь, если б хоть здоровый бугай, а то так — недоразумение одно.
Тот как раз с сестрой младшей носился. Любили они друг дружку сильно. В это время отчим своему пасынку и объяснил: «Так, мол, и так, незадача вышла. Пойди с приезжими поговори, с тебя не убудет». Малой чуть в обморок не хлопнулся от этих слов, еле сестру успел на пол поставить.
Давай по хате метаться.
Отчим не понял, — чего перепугался? «Пойди — поговори, спроси, чего им надо-то».
Сашка уперся.
- Как хочешь, - говорит, - никуда я не пойду, ты проигрался — вот и отвечай сам за себя.
Отчим опять к гостям заезжим понесся:
- Может переиграть, может, по-другому как?
- Нет, по-другому - никак.
- Ладно, только вот незадача. Пасынок чего-то прихворнул, может, отложим?
- Нет, - отвечают, - не отложим. - Или мальчишка сегодня вечером выходит и в машину сам садится, или ты в тот же вечер будешь в овраге с простреленной башкой валяться.
От такого разговора отчим галопом обратно к пасынку: «Пойдешь, - говорит, - сегодня к ним, или я тебя пинками на улицу выкину!»
А мальчишке аж нехорошо сделалось, бледный весь, губы трясутся.
- Не пойду, что хочешь делай! Кто тебя заставлял играть садиться? Разбирайся сам со своими делами, а мне уходить нужно...
Он и вещички свои собрал.
Тут и мамашка ихняя по такому случаю протрезвела слегка. Муженек ейный уже по этому делу просветил, навроде:
- Прощай Лида, любимая моя, придется смерть принять через пасынка. Я его кормил-поил, жизнь на него положил, а он меня так благодарит. Да делать нечего, судьба наша такая, придется нам с тобой расстаться навеки и прочая и прочая.
Мать к Сашке подлетела, как голубица крыльями мужа прикрывает.
-Ты что ж, - говорит, - делаешь? Мы с Михаилом жизнь на тебя положили, а ты как нас благодаришь? Удирать собрался? Мишу на смерть посылаешь? А с Леночкой что будет? Ты подумал?!
И хвать у него узелочек из рук.
- Не пущу, - говорит, - не пойдешь никуда, вместе подыхать будем.
Пацан ответить хотел, да только не смог.
Мать перед ним — хлоп на коленки, за ноги его хватает, ревет:
- Зачем упираешься, что тебе стоит? Сходи к ним. Спроси, чего хотят! Сказали же - не обидят! Не лишай кормильца, сынок...
Пасынок посмотрел на отчима таким взглядом, что тот навеки зарекся за карты садиться (и не брался за них ни разу с тех пор, надо сказать).
- Хорошо, мама, я пойду к ним, успокойся, пожалуйста, смотри - Леночка плачет. Перепугали мы ее. Идите, дайте я один посижу.
Убрались они на веранду. Ленка, сестра его, и правда разревелась от такого скандала. Ей аккурат четвертый год пошел тогда. Плачет, успокоиться не может…»

Черт, запись оборвалась. Памяти не хватило. Невезуха.
Алинка притягивает к себе листочки:

«***Записано со слов Макса С., 21 июня 98 г.***
Малец из калитки тогда вышел, глаза в землю. Пошел к машине, как овца на убой. Влад выскочил, дверцу ему открыл. Все честь по чести. Мальчишка сам сел. Никто его насильно не тянул и в автомобиль не запихивал. Сам подошел, сам сел. Народ весь видел. Кто придерется? Белый тоже на заднее сиденье сел, а я вроде за шофера.
Тронулись. Народ пялится. Пацан вглубь забился, ни живой, ни мертвый, и сильно по его виду заметно, что ему прочь выскочить хочется. Ладно, едем, значит. Влад на свою красоту любуется. Красоту, кажется, от страха скоро тошнить начнет. Молчим.
Приехали мы так ближайший от Ильичевска ресторанчик. И столик уже заказан, все честь по чести. Зашли мы, сели. Влад мальчику стул пододвинул, как за бабой, в общем, ухаживает. Тот на стул рухнул, видно, поджилки у него изрядно тряслись. Сели мы, то да се, меню там, все дела. Влад гостю своему говорит:
- Ты чего будешь?
А тот бубнит:
- Спасибо, ничего. Я не голодный.
Слов видать умных где-то нахватался, интеллигент хренов. Ничего так, сидим. Жратва нормальная, музон, все прикольно. На нас — прикиды. У пацана рубашка заштопанная, аккуратно, правда. И штанишки старенькие совсем. Но это дело Белый быстро поправит, стоит ему эти штанишки хоть один раз снять.
Так о чем это я? Ага. Сидим. Белый весь светится, типа чего изволишь выпить, чем закусить? Может, вина еще подлить? Все на мальчишку пялится и как самовар начищенный блестит. Какое у малого лицо было, я до сих пор помню, никогда не забуду. Видала когда-нибудь кино старые про партизанов, как они на фрицев смотрели — вот это самое оно. И в глотку вцепиться хочется, и руки связаны, и взгляд такой героический получается, и еще презрение эдакое, в общем, пленный принц, да и только. Ресницы пушистые, и взгляд злой получается, и таким взглядом одаривает, что весь ресторан бы спалил, если бы его воля. Сидим, едим, вина принесли. Гость наш в стол уставился, на тарелку глядит, зубы сжал. Белый к нему и так и этак, типа ты хотя бы винца выпей, хоть ложечку скушай. Не ест он ничего, только вина пригубил.
Видать, худо совсем ему, белый весь сидит, как стенка.
Я ему и говорю:
- Выпей хоть вина-то, классное.
Сам думаю, может, ежели выпьет, так оно ему легче будет, ты поняла, про что я. Тот только глазищами своими синими на меня полыхнул, бокал взял, отпил немного.
В общем, посидели мы нормально, поели, музон послушали.
Влад, смотрю, в настроении, говорит :
- Что-то ты вообще заскучал, пойдем потанцуем.
Мальчишку аж передернуло всего.
- Вы, - говорит, - поговорить хотели. Так о чем?
И смотрит эдак странно. Я за такой взгляд много бы чего отдал.
Влад:
- Почему бы нам о любви не поговорить? Я вот как тебя увидал, так с первого взгляда сильно ты мне понравился. Кто ж тебе виноват, что ты такой неприступный.
Влад на своем веку не одну бабу так уболтал, и тут чего велосипед изобретать? Оно же что мальчик, что девочка, какая в… общем разница.
Малой от таких разговоров покраснел, аж слезы на глазах выступили.
- Вы, - говорит, - нашли, как меня достать. Давайте как-нибудь разойдемся. Я вас сильно уважаю, может быть, потом, но только не сейчас.
А у самого, слышу, голосишко срывается. Если бы меня так просили, я бы не отказал - не сейчас, завтра, так и быть.


6.

Белый говорит: «Ладно, без любви я не хочу. Я ж не насильник какой-нибудь». Ля-ля, все в том же духе.
Пацан, бедный, поверил.
Потом Влад говорит:
- Хорошо мы посидели, побазарили, поехали домой.
У малого, смотрю, от души отлегло. А зря. Белый мне мигнул, типа трогай медленно. Сели они на заднее сиденье.
Еду. Темно уже. Дальний свет включил. Поначалу они тихо сидели. Белого-то я хорошо знаю, он как покушает хорошо, да выпьет - ни одна девка просто так не уходила. Я ж смотрю в зеркальце, еду медленно. Влад мальчишку за ручку хвать. Тот:
- Пустите, не надо.
- Да я только поцелую. Какие у тебя пальчики тонкие.
Тот давай рваться.
- Не надо. Пустите. Остановите, я выйду.
Давай ручку на дверце дергать. Белый его за руки схватил, тянет к себе.
- Да ты не бойся, я тебе плохого не сделаю, дай в губки поцелую и выпущу.
Пацан давай отбиваться не на шутку.
-Пустите, - шипит, - я закричу.
Влад смеется.
- Кричи, - говорит, - кругом ночь, трасса пустая, кричи, сколько хочешь.
Малой давай упираться:
- Не надо, вы же обещали.
Но Влад ему поцелуем рот закрыл. Слышу: мальчишка ему в губы стонет, вырывается. Как отпустил - пацан давай всхлипывать, типа не трогайте, пожалуйста. Жалостливо так просится.
Куда уж там, Белого уже понесло. Он пацану на ушко нашептывает:
- Какие губки у тебя сладкие, дай шейку поцелую, у тебя там тоже сладко должно быть…
В общем, возятся они позади меня. Глянул в зеркальце — Влад с малого рубашку сдирает, тот отбивается молча, но отчаянно. Не кричит - чего силы зря расходовать?
Слышу, ткань треснула, пуговицы посыпались. Куда уж этому птенчику отбиться. Заломил пацану руки за спину и давай везде целовать. Малой задыхается, рвется, просит:
- Не надо, пожалуйста, не надо. Остановите, выпустите.
Да уж нет, коготок увяз... Белый одной рукой запястья мальчишке за спиной держит, другой гладит его везде, грудь, там, живот, ниже опускается. Пацан в рыданиях заходится, вырывается из последних сил, ему, видать, каждое прикосновение как нож острый. Нецелованный он был, представь. А Влад его целует везде и все приговаривает: какая кожа у тебя нежная, гладкая, как атлас.
Смотрю, у мальчишки на шее и на груди уже засосы, Владик все больше в раж входит. Тут дело до штанов дошло. Белый, видно, отвлекся, может - пуговицу хотел расстегнуть, которая никак не поддавалась. Я уж сам не знаю, как пацан вывернулся, ручку дернул. Дверца открылась. Он из машины выскочил, как еще ничего себе не сломал.
Кубарем покатился на дорогу. Я еле успел притормозить, хорошо, скорость небольшая была. Ну и задал мальчишка стрекача. Я Белого таким злым давно не видел.
- Какого хрена ты двери не замкнул? - орет, и за пацаном вслед.
Я его понимаю - представь, какая лакомая добыча из-под носа уходит, Влад уже на взводе был. Ну и рванул он за ним, а я следом. Малой бежал, словно за ним сама смерть гналась. А что, трасса ровная, асфальт недавно положили, пацан молодой, чего ему.
В общем, он и убежал бы, только смотрю, Белый наган достает. Я еще подумал, он его пристрелить хочет. Нафига?
Белый этот наган пацану в ноги кинул, примерился с полсекунды и кинул. Мальчишка далеко уже был, не верилось, что попадет, но получилось. Мальчишка ойкнул, нам слышно было, и на асфальт полетел с размаху. Думал, убьется. Нет, смотрю, приподнимается, вроде как на ноги пытается встать, дальше бежать или хотя бы отползти.
Влад уже тогда не стал спешить. Подошел к мальчишке вразвалочку. А этот упрямец все старался отползти подальше. Даже на больную ногу пытался встать. Уже не судьба ему была сбежать. Белый его легко подхватил и на плечо себе бросил.
А тот до последнего вырывался, бился, как пойманная птица. Я наган подобрал, пошли мы к машине.
Белый вроде как поостыл от этой беготни.
- Все, - говорит, - давай домой, нагулялись.
Затолкал он беглеца на заднее сиденье, сам впереди сел, двери заблокировали. До дому быстро доехали. Только слышно, как пацаненок на заднем сиденьи всхлипывает.
У Белого в саду флигелек стоял. Небольшой, две или три комнатушки, удобства, все дела. Он там с бабами, случалось, зависал, все же не у Маринки на глазах. Совесть надо в этих делах иметь. Вот туда он своего мальчишку и отнес, на руках, как жених — невесту.
Поначалу у них все тихо было. Белый потом рассказывал, пацан у него в ногах ползал, одно просил: не надо, типа, молодой еще и ни разу ни с кем не был, а Влад на него прикрикнул: «Ты мне уголовный кодекс читать собрался? Ложись давай!»
Потом кричал мальчишка сильно.
Я покурить на крылечке сел.
Хороший вечер был. Тепло, ни ветерка. Издалека слышно, на дискотеке «Фаину» играли и молодежь хором припев подхватывала.
Влад о народе заботился. Он как-то от широкой русской души дискотечное оборудование однажды для клуба закупил, колонки там, все дела.
Долго он еще эту целку ломал, пацан уже и орать не мог, только стонал. Потом Белый вышел покурить. Вид у него уставший был, если пацану несладко пришлось, то Влад тоже подустал.
- Ну, - говорю, - как дела?
- Да ничего, - говорит, - блюет вон в обнимку с унитазом, хочешь, поди посмотри.
- Нафига мне смотреть на него. А чего блюет-то? Он же не ел ничего.
- Откуда я знаю, от нервов, может. Оно мне надо? А вообще, ты Доцента позови, а то кровь у него.
Доцент - это наш дружбан, врач в местной больнице. Он Белому в разных делах частенько помогал. Отличался он одним хорошим качеством — болтал мало. Дело свое делал и уходил. Вот и сейчас пришел без вопросов. Мы покурили, поговорили, в общем, о делах. Потом они с Владом во флигелек пошли. Влад - чтоб пацана держать, если тот дергаться начнет. Я у них только вскрик слышал, потом затихло все. Вышли они примерно через полчаса. Свет во флигельке выключили.
Доцент говорит:
- С недельку его не трогай, потом мазь у меня возьмешь для этого дела специальную - и совет вам да любовь. Сейчас он под уколом вырубился, пусть спит. День-два полежит, потом пусть пробует вставать, на больную ногу пускай сильно не наступает.
Поговорили мы еще про разное. Влад Доценту башли отсчитал.
На том мы и разошлись.

7.

Как малой на утро себя чувствовал, сказать не берусь. Знаю, что ему еду носили, но он ничего не ел. Я если что и видел, только, как он лежал, уткнувшись лицом в подушку. Иногда он плакал, но тихо так, как ребенок маленький, которого обидели горько.
Влад на следующий день мне говорит:
- Пойди родакам этого итальянца бабла отнеси, и чтобы не трандели много.
- Нахрен им бабло?
- Пусть себе корову купят, я знаю?
Я в конверт заглянул, там, конечно, можно было не только корову, а целое стадо купить, ну да бог с ними, с деньгами, один раз живем.
Я сам к ним под вечерок наведался. Сашкины мать с отцом во дворе сидели, сестра мальчишки рядом лазила. Меня как увидала, давай реветь и к матери прыг на руки. Механизатор бедный чуть в штаны не наложил. Маман уже под газом была. Они по ходу вообще не просыхали. Я им деньги отдал, вот вам, говорю, для поправления материального положения. Мамаша говорит: «Что Сашенька, здоров ли?»
- Здоров, - говорю, - не кашляет, вы поменьше языками трепещите, здоровее будет. Если кто спрашивать будет, скажете, уехал в Белоречье, к примеру.
Маман Сашкина давай бубнить, что у нее там какая-то свояченица, правда она ее сроду не видала.
- Ну вот, говорю, очень хорошо, если что - он там.
Мать давай причитать, а отчим как глянул в конверт, так давай ее ногой под столом пинать. - Вы, - говорит, - передайте, что мы премного благодарны. Все в точности исполним.
И опять жену свою толк ногой под столом.
Влад к пацану своему заходил, про любовь ему что-то загонял. Думаю, пацана его любовь изрядно проняла, до самых печенок. Потом, когда мальчишка чуть отлежался, давай Белого просить: «Вы же свое получили, отпустите». Влад ему сначала лапшу на уши вешал, типа: «Подожди, отлежись, извини, так получилось, погорячился я».
Как-то у них разговор один случился. Пацан уже ходил, плохо, правда. Зашел Влад на него полюбоваться. Комплименты ему там всякие: «Как ты сегодня хорошо выглядишь, уже почти поправился», и прочая лабуда. Тут малец давай свою волынку тянуть, мол, спасибо вам, конечно, за все, но пора бы мне уже и честь знать, отпустите меня уже домой.
На этот раз Белый ему все и высказал. Типа, никуда ты не пойдешь и никуда от меня не денешься. Сильно ты мне понравился, и отпускать я тебя не собираюсь. На этом месте с пацаном форменная истерика приключилась. Никогда не слышал, чтобы так рыдали. Повалился он Белому в ноги, за сапоги его хватает: «Отпустите. Вы же обещали, что если я приду, вы отцу долг простите. Я же все сделал, как вы хотели...»
Влад ему и говорит: «Про то, что я тебя отпущу, речи не было. И вообще, я с пидорасами ни о чем не договариваюсь. Еще раз рот без разрешения откроешь, огребешь так, что мало не покажется».
На тех словах он и вышел, а малой в дверь давай стучать, рваться и одно кричит, чтобы выпустили, ага разбежались… Вечером я ему еду принес, он на полу у стенки сидел, лицом в колени уткнулся. Есть он с тех пор перестал, кормили насильно. Целыми днями на постели лежал, в стенку глядя.
Через несколько дней Влад к нему зашел, смурной такой, видно, что не в настроении. Слышу, кричит мальчишка, навроде того: «Что вы за негодяй, ненавижу, руки уберите». Потом был звук удара. Мальчишка только вскрикнул. «Рот свой закрой», - это уже Влад. Потом у них возня была. Пацан все просил: «Не надо. Пустите». Ясно, чем у них дело там закончилось. Белый вышел потом довольный. Пацан лежал, не вставал, ел сам, мало, правда, но ел. Не хотел, чтобы насильно запихивали.
Влад с неделю по делам был в отъезде. К Маринке с детьми ездил в Ильичевск. Они на лето с Дашкой к нам поближе перебрались. В Красногорск-то ездить каждый раз - не ближний свет. Семьянин он был неплохой. С Маринкой нормально у них все было. Детишки в хороший садик ходили, Маринка не работала, все по салонам сидела, они с моей Дашкой большие подружки были, ну, все как у людей. А что помимо случалось, так это же не в ущерб семье. А это самое главное, по-моему.
Как в деревню вернулся, дела порешал, и к пацаненку наведался. Давай заливать: «Я соскучился. Как тут мой малыш». Пацан в угол забился. «Не подходите ко мне, не трогайте. Я вас ненавижу, вы это понимаете?»
Влад послушал весь этот расклад, снял ремень свой армейский, пряжка на нем была здоровая. Видно решил отходить пацана от всей души. Вот это было шоу. Мальчишка кричит, по комнатке своей мечется, Влад за ним, не знаю, попал он по нему или нет, но орал он тоже немало:

- Гаденыш ненавистный! Ну попадись мне!

Вдруг, бац и затихли. Я думаю: "Ну все, угробил пацана нафиг".

Захожу. Смотрю, Влад под кровать лезет, вроде как хочет из под нее банку с вареньем достать. Я хотел сказать: "Да Петровна все варенье на той неделе еще в подвал спустила, я же ей помогал". Только слышу Влад рычит:

- Вылазь, кому говорю!

А из-под кровати всхлипывания только и слышатся. Пацан видать, вывернулся как-то и под кровать залез и там заякорился так, что Влад его никак достать не мог. Я спрашиваю:

- Помочь? И присел тоже около кровати.

Влад на меня зырк. Смотрю, вроде отпустило его, типа уже не злится так. Я тоже под кровать заглянул и понял сразу, если бы мы Сашку оттуда тащили, то порвали бы его точно, потому что он в самый угол забился, в ножку кровати вцепился и фиг он ее когда отпустил бы. Трясется там, сжался в комочек и зыркает на нас.

Влад говорит:

- Ладно, все, вылазь. Все уже, руку давай. И так говорит, чтобы пацан понял, что правда все, бить не будут.

Выволок он малого из-под койки, тот со страху уже и шевелиться толком не может, смотрит на Влада глазищами по пять копеек, бледный весь.

Белый его к себе подгреб.

- Чего, стремно за базар отвечать? Все, иди сюда.

Пацан только пялится на него и руками ему в грудь упирается. Влад мне через плечо говорит:

- Макс, выйди.

Я уже дверь закрывал, последнее, что слышал:

- Да что ты не привыкнешь никак. Дай я посмотрю...

Остальное я не слышал уже, потому как про варенье вспомнил, решил в подвал наведаться, у Петровны малиновое всегда хорошо получалось.


Где-то через неделю после этого урока, помню, дело к осени шло, зашел Влад к своему любимчику с утра, типа: «Как поживаешь, как вообще дела?» Пацан к тому времени уже и не трепыхался почти, только смотрел так, что аж за душу брало. «Что вы хотите услышать?» - говорит. Влад ему: «Хотелось бы услышать, что ты меня любишь или привык хотя бы, или еще чего». Пацан ему отвечает: «Можете меня хоть убить, от этого я вас не полюблю. А вам не все равно, что я чувствую, вы со мной делаете, что хотите, и не спрашиваете согласия».
Влад ему и говорит: «Все видели, как ты в машину сам садился и в ресторане был. И что ты со мной спал, последняя собака в округе знает, и все понимают, почему — из-за денег. Тебе тут все равно уже не выжить, затрахают в прямом смысле...» На этом месте мальчишка не выдержал, кинулся на Белого, кричит: «Ах ты, скотина, тварь, ненавижу». Тот его быстренько скрутил, руки за спину заломил. А пацан все не унимается: «Какая же ты скотина, тебе самому не противно?! Убей меня лучше, я рядом с тобой даже дышать не хочу!»
Видать, изрядно его Белый тогда достал. Как ты думаешь, чем у них дело кончилось? Ну да, Влад его завалил и оттрахал за милую душу. Ох, и долго после этого мальчишка ревел. Я к нему несколько раз заходил, а у того все глаза были на мокром месте, он к окошку все время отворачивался, что бы не видно было. Халат на нем был длинный темный, вот он в него кутался и сидел на полу у стены, нахохлившись, как раненая птица, которая уже никогда крылья в вольном небе не расправит».

8.

Алинка сидит на берегу в наушниках, расшифровывает диктофонную запись:

«***Записано со слов Ивана Михайловича Полевого, 23 июля 2008 г.***
Единственный, кто решился за Сашку вступиться, был библиотекарь наш старый, Матвеич. Фронтовик бывший, смелый был человек и умнейший к тому же. Царствие ему небесное, дай я за него выпью. Хороший человек был, только он нормально к механизаторову пасынку и относился. Возился с ним, книжки они всякие читали, на скрипке его пиликать учил да картинки малевать. Все говорит: «Надо же, какой талантливый ребенок, жаль, нет ему здесь развития». Ну придумал тоже, развитие, в то время все думали, как с голоду не помереть, а не про развитие.
Да что ты все дергаешь-то меня! Дальше, да дальше! Я тебе что, радио што ли! Подожди, дай закусить.
Ну вот уж как с месяц Сашка нигде не появлялся, библиотекарь забеспокоился. Он думал, что тот на дальние делянки подрядился, свеклу собирать. Но наши как раз вернулись, сказали, не было его там.
Тут до Матвеича слухи стали всякие нехорошие доходить, ну про то, что я тебе уже рассказывал. Матвеич не поверил сначала, потом ему Ивановна наша под большим секретом и рассказала, сам, говорит, вышел и сам в машину к Белому сел, с тех пор его никто и не видел.
«Пойду, - говорит Матвеич. - Спрошу у этого Белого, что он вообще вытворяет. Он что, решил, что хозяин тут?» Я ему: «Ты поаккуратней с ним, а то хрен их знает, бандюков этих». – «Я фрицев на фронте не боялся, всю войну прошел, нечего меня бандюками пугать, распоясались они совсем».
Вот Матвеич наш собрался с утра, в чистое оделся. Пошел.
Белый его хорошо принял. Он как раз побрился, рубашку свежую на себе застегивает. Одеколоном хорошим от него пахнет. Довольный чем-то. Под нос себе песенку какую-то мурлычет. Друг мой говорит: «Может, мне обождать?» Белый: «Нет, что ты, батя, проходи, садись, что за дело у тебя, рассказывай, чем смогу — помогу».
Библиотекарь ему: так и так. Вот мальчик пропал, Сашенька, механизатора пасынок. Уж с месяц как нет. А мальчик в школе хорошо учится, семье своей помогает и вообще очень талантливый ребенок, на скрипке хорошо играет. Лауреат районного смотра-конкурса молодых талантов.
Белый говорит: «На скрипке, значит, играет. Лауреат, говоришь. Хорошо. Так ты хочешь, чтоб я розысками занялся, давай организуем, что ж ты раньше молчал?» Библиотекарь мнется: «Да я уж не знаю, говорят, он с вами в машину садился и уехал с вами же куда-то». А Белый аж хмыкнул: «Так ты вот про какого мальчика. Ну, так сразу бы и сказал. Теперь припоминаю, да это тот мальчик, что попросился на машине его подвезти к родственникам в Белоречье, давно он их не видел. Он там собирается в школе дальше учиться. Ты же сам говоришь, что ребенок талантливый, чего ему в этой деревне пропадать? Мы, пока ехали, поговорили, он — человек необычной судьбы. Результат дружбы народов, так сказать. Как, он тебе ничего не сказал о своих планах? Странно. Ну да бог с ним. Как дочка твоя поживает, второго внучка тебе родила? Как они, все здоровы? Ну и хорошо, здоровье-это главное. И здоровье наших детей и внуков напрямую зависит от нас».
И бровью эдак повел, что Матвеич вскочил и давай откланиваться. «Спасибо, - говорит,- вам за информацию. Я просто не знал, извините».
Белый ему: «Да без проблем, заходи если что. Может, останешься позавтракать?»
В это время во дворе под навесом стол накрывали.
Матвеич: «Нет, нет, спасибо, идти нужно, дела». И давай чуть не бегом со двора, в воротах с самим майором Евсюковым столкнулся, это был глава милиции нашего района. Он к Белому на завтрак, оказывается, приехал. После этой встречи библиотекарь наш успокоился, тем более, что у механизатора бывшего и правда в Белоречье какая-то родня дальняя была, по чести сказать, они с ней сроду не общались. Белоречье - это за райцентром аж было. Но мало ли что пацану в голову пришло. Вас, молодых, не разберешь».

Закончила писать, аккуратно вкладывает или подшивает в папку.
Вот, теперь все сходится. Следом идет:

«***Записано со слов Макса С., 24 июня 98 г.***
А вот еще прикол был, в октябре уже где-то. Притащил Влад скрипку откуда-то и давай мальчишку заставлять: «Играй, мол, лауреат». Тот сначала упирался: «Я не играл давно, забыл уже все. Руки еще болят». Влад ремень свой снял, у пацана аж дыхание остановилось, по-моему. Влад ремень на гвоздик повесил и опять на стул сел ногу на ногу, и смотрит так внимательно на музыканта своего.
Тот скорее за эту скрипку схватился и давай ее настраивать всяко. За струны ее дергает, подтягивает что-то. Настроил он ее кое-как и спрашивает: «Что вам сыграть?»
Сам стоит, рубашка на нем длинная, белая, типа бабской ночнушки, и халат этот его всегдашний. Влад сказал, так удобнее: штаны пока снимешь, уже перехочется, а так - рубашку задрал и вперед. Стоит наш лауреат, в пол смотрит, руки опустил, в одной скрипка, в другой смычок.
Молчим. Я на Влада смотрю, он голову наклонил и так искоса на пацана поглядывает, и вижу, что уже злится. Пацан чует, что долго тишина стоит, глядь на Влада, потом они оба на ремень посмотрели.
Мальчишка аж подхватился, и давай пилить чего-то на скрипке на этой. Прикольно было, я тебе скажу, красиво так. Пропилил он эту свою сонату или фиг знает, как ее звать, и остановился, передохнуть вроде. Стоит, дышит тяжело, в пол смотрит.
Гляжу, Владу нравится. Он опять ему: «Давай играй дальше, чего стоишь?» Мальчишка вскинулся, давай какую-то другую мелодию играть. Но на этот раз грустная такая, скрипка вроде как человеческим голосом плачет, да красиво так. Влад слушал, а потом встал, подошел к мальчишке и скрипку у него из рук вырвал. Пацан заигрался, вздрогнул - не ожидал он такого. Ну чем все эти игрища кончились, всем известно. Скрипку — в угол, скрипача мордой в подушку, и отпялил Белый своего лауреата так, что тот только выл тихонько.

Остальные главы в комментариях.

@темы: Ориджи

---

Читали?))))

Мне очень понравилось!))))

12.06.2011 в 11:39

Пишет  herat:

"Карма"
Название: "Карма"
Автор: herat
Пейринг: Дженсен/Джаред
Рейтинг: самые жалкие на свете NC-17
Саммари: написано по заявкам LadyJedi и Whatever young, которые когда-то давно хотели флаффа и секса в душе без резинок
От автора: Если кто читал, то да, я чуть-чуть поиздевалась над «Подругой особого назначения».

***

- Это просто пиздец какой-то! – выдал Розенбаум на выходе из кабинета начальства. Все-таки у парня поразительный талант очень емко, а, главное, очень доступно объяснять ситуацию.
– Серьезно, что курит совет директоров, он же абсолютно невменяемый?
Что бы ни курил совет директоров, это явно была очень забористая трава. Спустя всего два дня после ухода в отставку отличного специалиста, прекрасного управляющего и просто хорошего человека, с которым у всего коллектива сложились замечательные рабочие отношения, акционеры наняли на его место молодого голодного топ-менеджера Тома Уэллинга. И по всему выходило, что на этом счастливые деньки в издательстве для Джареда Падалеки, помощника мистера Моргана подошли к концу. Уэллинг привел с собой личного секретаря, ясноокую деву модельной внешности по имени Кристин Кройк, таланты которой ограничивались приготовлением кофе. Эспрессо и каппучино, если верить приложенной к кофеварке инструкции. Но, кажется, в некоторых аспектах она все же могла дать приличному мальчику из Итона сто очков вперед.
- Забей, - отмахивался Дженсен, когда по вечерам Джаред делился с ним своим горем. – Еще не хватало, чтобы этот козел портил тебе нервы. Увольняйся к чертовой матери, и дело с концом.
И перед тем, как уронить голову на подушку и забыться сном измученного праведника, Джаред позволял себе немного помечтать. Например, о том, как бросит на стол рогатого начальника заявление об увольнении и, наконец, выскажет все, что накипело за очень долгий месяц совместной работы, забыв на минутку, что он – порядочный католический мальчик, который трахается с парнями… А на следующее утро будильник заливался охрипшим соловьем в положенные полвосьмого, и начинался новый рабочий день.
Правда, иногда в планы Джареда вклинивалось одно непредвиденное обстоятельство. Одно горячее зеленоглазое похотливое не признающее отказа обстоятельство.
- Подвинься, здесь, между прочим, не так много места.
- Именно поэтому душ обычно принимают поодиночке, - едко подметил Падалеки, сплевывая пенящийся шампунь, который лез в рот вместе с водой.
- Кто тебе сказал такую глупость?
А руки уже оглаживают его бедра, вжимая ягодицами в распаленный пах, и губы выцеловывают на спине то ли древние руны, то ли пошлые признания. И все так хорошо, и совершенно не хочется вспоминать о том, что…
- Я опоздаю на работу.
Не то, чтобы он стеснялся. Хотя и не без этого. Единственная попытка Джареда заняться сексом в душе только чудом закончилась без увечий, и ему вовсе не хотелось доводить дело до своего трагического конца. Но разве можно сказать «нет», когда Дженсен так настойчиво просит?
А Дженсен, предвидя сопротивление, уже сменил тактику, отказавшись от грубого натиска в пользу чувственных ласк. И под чуткими пальцами узлы напряженных мышц на спине Падалеки постепенно начали разглаживаться. Джаред таял под бережными прикосновениями, наконец-то забывая о своей треклятой работе. Все это было слишком ново, слишком ярко, чтобы думать о чем-то другом.
До встречи с Дженсеном весь его интимный опыт, не считая двух школьных подружек, состоял из Марка, с которым они разделили не только комнату в университетском общежитии, но со временем и волнующее путешествие в запретный, будоражащий воображение мир однополой любви. И все складывалось просто чудесно. Джефф шутил, что не зря перевыполнил план по маленьким Падалеки, Мегги истязала его походами по магазинам, считая своей прямой обязанностью развить у брата безупречный вкус. Даже родители с грехом пополам смирились с его нестандартной ориентацией и нашли в сложившейся ситуации свои плюсы. «Уж лучше хороший мальчик из благополучной семьи, чем какой-нибудь престарелый ловелас», - однажды признался отец. Они с Марком окончили университет, устроились на работу и подыскали небольшую квартиру с приемлемой арендной платой. Жизнь шла своим чередом.
Пока однажды за соседний столик в кафе не подсел харизматичный парень в потертой кожанке. Не то, чтобы Джаред гордился тем, как быстро сдался его бешеному напору. Да и родители не слишком обрадовались, когда любимый сын вдруг взял, да и променял перспективного мальчика на безработного разгильдяя, только-только вернувшегося из путешествия по Индии. Мама его, кстати, так и окрестила – «бомж из Индии». Но с появлением Дженсена его жизнь словно… встряхнули. Посолили, поперчили и добавили огонька. Каждый вечер вместе означал домашний ужин с фирменными блюдами из кухни какой-нибудь затерянной на карте мира деревеньки, новый клуб, фильм, шоу, галерею, уличные гонки… «Бомж из Индии» вообще оказался очень разносторонним парнем. А потом наступала самая лучшая часть – настоящая вакханалия на всех более-менее устойчивых поверхностях. Оказалось, что они с Марком очень многого не знали о сексе. То есть практически ничего. Например, они не подозревали о самой лучшей на свете позе 69. Или о том, что можно совмещать минет с массажем простаты. Да и о самом массаже простаты, кстати, они тоже ничего не слышали. Как и о том, что можно вот так, позабыв о работе, заниматься ленивым утренним сексом в душе, прижавшись лбом к холодному стеклу и бесстыдно прогнувшись в пояснице.
- Время, - сбивчиво шептали остатки благоразумия. - Еще одно опоздание, и Уэллинг меня живьем съест.
- Подавится, - хрипло пообещал Дженсен и осторожно скользнул в него пальцем. – Боже, ты еще даже не закрылся с прошлой ночи!
От одного этого восхищенного шепота можно было кончить без дополнительной стимуляции. Джаред качнул бедрами, требуя большего, пока его тело еще с позором не капитулировало под напором столь интимной и чувственной ласки. И тут же почувствовал, как Дженсен медленно заполняет его собой. Одним плавным осторожным движением.
- Стой… - о, Боже, да, вот здесь! - а как же?..
- Я выну, - срывающимся от напряжения голосом шепнул любовник, закрепив свое обещание чувствительным укусом в плечо. – Просто хочу почувствовать тебя без резинки.
И вот как ему отказать, когда проворная ладонь уже лежит на истосковавшемся по ласке члене, а под опущенными веками в такт размашистым толчкам взрываются разноцветные звезды?
- Ты же мне веришь? – соблазнительный шепот в затылок.
И единственный возможный ответ: «Да!». Конечно, все, что угодно, только не останавливайся. Только двигайся дальше. Вот так. Еще сильнее, быстрее, глубже…
И мир снова, как всегда, сжался до размеров утопающей в клубах пара душевой кабины, выкинув все лишнее куда-то за орбиту, в мертвую зону. Остались только руки, блуждающие по телу, только губы, сцеловывающие с плеч капли воды, только горячий толстый член, с каждым толчком подгоняющий сокрушительную лавину наслаждения, грозившую подмять его под себя...
И еще чертово обещание, на деле обернувшееся страшной угрозой, которую Джаред просто не позволил исполнить, вцепившись в бедро Эклза и содрогаясь вокруг пульсирующей в нем плоти в сладких судорогах оргазма.


На работу он, конечно же, опоздал. Причем, не на пятнадцать и не на двадцать минут, а так… капитально. Больше того, явился пред ясные очи Кройк с неприлично довольной улыбкой от уха до уха и аж тремя засосами на шее. Как сказала бы Мегги: «Пропалился». Впрочем, Мегги обязательно добавила бы еще парочку весьма лестных эпитетов. А эта… коллега лишь улыбнулась на манер голодной пираньи и пропела своим невыносимо сладким голоском, от которого тут же хотелось забраться под душ:
- Джаред, ну где же вы ходите, мистер Уэллинг вас уже полчаса по всему издательству разыскивает? Зайдите к нему немедленно.
«За-ме-чательно», как говаривал один паренек из старого черно-белого фильма про уличную шпану. С легкой руки Розенбаума коллектив окрестил общение с новым начальством кормежкой вампира, потому что на каком-то энергетическом уровне Уэллинг точно тянул из них соки. И было у Джареда нехорошее предчувствие, что за сегодняшнее опоздание его «высосут», как говорится, до дна. Может, устроить себе каминг-аут? Даже Том не такой дурак, чтобы увольнять только что открывшегося гея. Юр отдел его потом живьем съест и косточек не оставит. А, хотя, к черту! Уж если начальству так не терпится от него избавиться, за поводом дело не встанет.
Начальство восседало за пошлым «представительным» столом из красного дерева, усиленно изображая рабочий процесс. И только проспекты автосалонов, припорошенные ворохом бумаг, здорово портили картину. Впрочем, на то оно и начальство, чтобы утруждать себя лишь выбором новой машины.
- А, Падалеки, - ухмыльнулся Уэллинг, не отводя взгляда от экрана монитора, - наконец-то почтили нас своим присутствием. Что ж, присаживайтесь.
Приятного аппетита, сэр.
- Не буду ходить вокруг да около, вы меня раздражаете. Вы неплохой сотрудник, но работать с вами я не могу. Так что давайте не будем больше издеваться друг над другом и расстанемся по-хорошему. Вы пишете заявление по собственному желанию, я ставлю свою визу, плюс даю вам отличные рекомендации. Гораздо лучше тех, которых вы на самом деле заслуживаете с вашими вечными опозданиями. Ну как, договорились?
До… Договорились? Нет, все-таки прав был Майкл, этот кретин абсолютно невменяемый. Может, врезать ему промеж глаз на прощание? За все хорошее и еще авансом? Хотя, с такого станется, потом по судам затаскает, будет требовать возмещения ущерба. Морального. Так что Джаред глубоко вдохнул, вместе с шумным выдохом отпуская несбыточные мечты о мести, с грехом пополам выдавил из себя пародию на улыбку и прошипел сквозь стиснутые зубы:
- Договорились.
- Ну, вот и чудненько! – обрадовалось начальство. – Тогда до свидания. Желаю вам в будущем всяческих успехов.


Собирать вещи под надзором бдительного ока Кройк было унизительно. Все-таки Джаред безупречно исполнял свои обязанности больше года, и в итоге его обошла на повороте смазливая девчонка, годная лишь для того, чтобы варить кофе! Да, еще стонать на том пошлом столе с порнографической удалью. Так что Падалеки старался думать о чем-то приятном. Например, о том, как Дженсен будет утешать его ночь напролет всеми известными способами. А способов только в Кама-Сутре шестьдесят четыре. И Джаред был уверен, что его «бомжу» есть чему поучить любвеобильных индусов.
Кажется, мысли все-таки материальны, потому что посреди бессодержательной трескотни Кристин вдруг ожил сотовый и на дисплее высветилось так необходимое сейчас «Дженсен».
- Привет, ну как там у тебя дела? Еще не уволили? – хохотнул Эклз с намеком в голосе.
- Вообще-то уволили.
- Как?! Из-за одного паршивого опоздания?
- На самом деле их было гораздо больше, - не то, чтобы он жаловался, Боже упаси, просто их действительно было гораздо больше одного. – Но нет, не из-за этого. По-видимому, я просто раздражаю нового босса.
Секунд двадцать из трубки доносилось невнятное бормотание, подозрительно похожее на отборную брань, а потом Джаред услышал привычное:
- Забей. Поверь мне, карма – страшная штука. Она еще догонит этого козла и от души двинет ему по яйцам. Я, кстати, сейчас как раз напротив вашего издательства, так что собирайся и поехали отмечать твою вольную по-взрослому.
И, знаете, на душе сразу стало так спокойно. И бушевавший ураган злости и обиды как-то вдруг улегся сам собой. Действительно, ну, подумаешь, работа. Восемь часов в день с короткой передышкой на обед, пять дней в неделю глаза в глаза с этой сладкой парочкой, сбежавшей из местного серпентария, уже само по себе наказание, которым надо карать грешников в аду, а уж никак не живых людей из плоти и крови. Так что сейчас он побросает свои личные вещи в картонную коробку и отправится домой отмечать нежданно-негаданно обретенную свободу «по-взрослому».
Но прежде, чем Падалеки успел дозвониться до охраны и выписать гостевой пропуск, двери лифта бесшумно разъехались в стороны, выпуская Дженсена из стальных объятий кабины.
- Ну как, готов?
- Да, все в коробке.
Застывшая рядом Кройк скользнула по старой кожанке и потертым джинсам хищным оценивающим взглядом, тут же вынесла суровый вердикт и спросила, чередуя в голосе ледяное спокойствие с высокомерным презрением:
- Простите, а вы, собственно, кто такой? Как вас сюда пустили?
Однако Дженсен, на которого и был рассчитан этот мини-спектакль, явно не оценил сольного выступления Кристин по достоинству.
- Тогда вперед, - безмятежно скомандовал он любовнику, дразня воображение многообещающей улыбкой.
- Да что здесь происходит? Я сейчас вызову охрану!
И, разумеется, словно одной Кройк было мало, на визг секретарши выбежал Уэллинг. Джареду вдруг захотелось, как в детстве, зажмурить глаза и закрыть ладонями уши. Вот сейчас этот павлин скажет что-нибудь… обидное. Не ему. Дженсену.
Но вопреки самым страшным опасениям с начальником при виде незваного и непонятно как проскользнувшего мимо бдительной охраны гостя чуть не случился сердечный приступ.
- Мистер Эклз, - подобострастно проблеял он, вжимая голову в плечи и едва не приседая в реверансе, - мы не ждали…
- А я приехал. Бывает.
- Может, предложить вам чай или кофе? – мгновенно сориентировавшись, пропела Кройк. Арктические льды в ее голосе растаяли в мгновение ока, уступив место привычной медовой патоке.
А Дженсен… мистер Эклз, тот самый «бомж из Индии», каждый вечер колдовавший над кастрюлями и сковородками на его тесной кухне, все так же стоял посреди приемной и изводил собеседников тяжелым молчанием.
- Джей, ты кофе хочешь? – наконец спросил он нарочито-усталым, пресыщенным тоном типичного обитателя заоблачной вершины мира. Джея хватило лишь на то, чтобы растерянно мотнуть головой.
- Кофе мы не хотим.
- А вы… вы знакомы с мистером Падалеки? – кое-как выкарабкавшись из состояния глубоко шока, выдавил Уэллинг. Кажется, его мир только что пошатнулся, потеряв свою основу.
- Мы с мистером Падалеки знакомы очень хорошо, - не оставляя даже самого крохотного местечка для сомнений, сухо ответил Дженсен. - Кстати, совет на будущее, Томми, тщательней проверяй людей, с которыми имеешь дело. На всякий случай.
Уэллинг затравленно кивнул. А что еще ему оставалось? Партия разыграна. Шах и мат.
- Думаю, ты уже догадался, что наше издательство больше не нуждается в твоих услугах? – в принципе между строк легко читалось, что ему глубоко фиолетово, догадался «Томми» или нет. – И красавицу свою с собой заодно прихвати.
Оказалось, что из них двоих красиво проигрывать умеет именно Кристин.
- Молодец, Падалеки, - чуть ли не с восхищением шепнула она, проходя мимо, - кто бы мог подумать.


А потом они все-таки поехали домой. Отмечать. Только не в тесную квартирку Джареда, а в просторные апартаменты в одном из тех домов, где у дверей стоит привратник в дорогом пальто из красного сукна, а в лифтах со старомодными золочеными стрелками при желании можно принимать ванны. Это и стало последней каплей, сточившей камень, и позволившей лавине жгучего любопытства вырваться наружу.
- Джен, кто ты такой?
- Я? Я – карма, - добродушно ответил любовник. – А вообще Дженсен Росс Эклз.
- «ДжейАр», - словно в трансе закончил Джаред, перед мысленным взором которого сейчас парила броская вывеска на входе в издательство. - А я-то все думал, откуда у нас такое странное название.
- А спросить за год не догадался? Это вроде не такой уж страшный секрет. Мама получила издательство вместо алиментов на меня при разводе. Правда, первая же ревизия выявила, что прежние бухгалтера… скажем так, творчески подходили к делу и рисовали отчеты с большой фантазией. В общем, мой отец оказался той еще скотиной. К счастью, примерно в это же время одна мамина подруга тоже разочаровалась в своем благоверном. Но там был шикарный брачный контракт, над которым мистер Харрис по слухам потом три дня рыдал на плече у своего адвоката. В итоге тетя Кэти осталась в большом плюсе, вот они и решили на пару утереть нос своим бывшим.
И спустя годы можно было с уверенностью сказать, что двум обиженным разведенкам все удалось. Сейчас издательство, в котором последний месяц мучился Джаред, являлось всего лишь малой частью огромного медиа-холдинга, половину которого, судя по всему, и наследовал «Бомж из Индии». Ох, знала бы мама!..
А сердце уже болезненно сжалось в груди. За один яркий, но безумно короткий месяц он успел по уши влюбиться, настроить дальнобойных планов на будущее и даже подумывал, как бы предложить Дженсену перебраться к нему. А чем их отношения были для Эклза? Не для страстного кулинара с философским взглядом на жизнь, а для богатого наследника, у ног которого лежал целый мир. Только возьми! Бунтарской выходкой? Шуткой, спором? Или простой попыткой немного проредить стройную шеренгу утонченных светских красавиц и красавцев?
- То, что было между нами, это просто со скуки, или ты так пытался прощупать Уэллинга?
И к вящему изумлению парня Дженсен рассмеялся. Легко и задорно. До слез.
- Да, это я из преданности делу уже месяц практически живу в твоем клоповнике. Только не обижайся, мне доводилось ночевать в местах и похуже, но это и в самом деле не номер Ритц.
- Тогда зачем?
- А разве не ясно? – искренне удивился Эклз. – И почему, кстати, «было»? Мы что, расстаемся?
- А что, нет?
Джареду это казалось как бы… само собой разумеющимся. Только в сказках принцы носятся по королевству с хрустальной туфелькой подмышкой в поисках своих золушек. Реальность куда тускней и прозаичней. Здесь наследник миллионов вполне может позволить себе немного заиграться, но не более.
Только, похоже, ему попался какой-то неправильный принц. Вместо того чтобы воспользоваться щедро предоставленной лазейкой, Дженсен схватил любовника за рубашку и лихо рванул на себя.
- Иногда мне кажется, что ты форменный идиот, - признался он между короткими жадными поцелуями. - А иногда кажется, что не кажется.


Уже ближе к рассвету, когда очередная вакханалия подошла к концу и воздух в спальне начал медленно остывать, Дженсен как бы невзначай проболтался:
- Кстати, теперь придется искать нового топ-менеджера.
- Только на сей раз, пожалуйста, ищите получше, - от всего коллектива попросил Падалеки.
- Да я, собственно, уже нашел.
- Правда? И кого?
- Нет, ну точно идиот, - пожаловался Эклз то ли вселенной, то ли многострадальным соседям сверху. – Тебя, конечно, кого же еще!
То есть, как, его?
- Ты ведь это несерьезно?
- Серьезно-серьезно. Мама настаивала на моей кандидатуре, но я повешусь на собственном галстуке в первый же рабочий день. Денни тем более не станет торчать в офисе пять дней в неделю.
- И каким образом из вышесказанного вытекает нижеследующее?
- Так тебя Джеффри еще с самого начала рекомендовал. Говорил, что ты все схватываешь на лету.
Ах, Джеффри! А ларчик-то, оказывается, просто открывался.
- Дженсен, я год отвечал на звонки…
- А еще присутствовал на всех совещаниях, писал отчеты, разрабатывал маркетинговые стратегии и работал с документами, - безжалостно перебил его любовник.
- Это не одно и то же, что руководить «ДжейАр» в одиночку!
- Так никто и не собирается бросать тебя на амбразуру без поддержки. В совете директоров, что бы о нас не думали после недавнего промаха с Уэллингом, тоже не идиоты сидят.
- Не знаю, мне надо подумать. Это как-то слишком уж неожиданно, - так неожиданно, что начинаешь сомневаться в своем рассудке, потому что последние двадцать четыре часа подозрительно похожи на сюр.
- Ну, думай. Мое дело предупредить – я намерен усадить тебя в это кресло любым способом. И да, Джей, я собираюсь жульничать, - шепнул Эклз, запуская руку под одеяло.

@темы: Джеи

---

И все-таки Джеи - лучшие!))))

Период Гарри, снарри, драки, квиров прошел.
Джеи - форева!

15.08.2011 в 23:01

Пишет  wegan:

Парни прекрасны!
Сослепу пропустила в своей ленте эту красоту. Спасибо  Слэшных Дел Мастер за наводку! И спасибо  Ollaya за подборку!

15.08.2011 в 16:28

Пишет  Ollaya:

Большой инцестный пост

МНОГО

@темы: Джеи

---

Санты и Морозы!)))))))

Налетай!))))

20.12.2011 в 02:47

Пишет  kittymara:

Цу-цуть мальчиков в красном и не только

Отдельной строкой читать дальше

А этот Санта - МОЙ!

Для любителей повышенной волосатости читать дальше

@темы: Картинки

---

Любимое. Мужчина)))

Крис Ри...
Слушать на полную громкость.))) И... Дослушайте до 3-ей минуты))))).


Эта песня посвящена дочке. Всегда слушаю ее, когда у меня плохое настроение.))))

@темы: Я люблю тебя жизнь!, Музыка

---

Любимое.Женщины.)))

Хочу чтобы было здесь.

Лиза Стенсфилд - могу слушать ее бесконечно.



Сэм Браун - известна по одной песне, но зато какой!

@темы: Я люблю тебя жизнь!, Музыка